Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он знал, что выглядит сейчас ужасно. Лицо было покрыто синяками и кровоточило. Кровь текла из левого плеча и правого бока. Его противник сделал соответствующие выводы о состоянии Аттикуса, видя его учащенное дыхание и не совсем уверенные действия в схватке: решил, что Аттикус выдохся.
Мужчина бросился вперед и нанес три удара. От первых двух Аттикус увернулся, а третий, направленный прямиком в лицо, блокировал правой рукой. Осколок стекла еще глубже вошел в предплечье. Аттикус заревел, вытянул вперед левую руку и, схватив нападавшего за рубаху, рванул на себя, нанеся лбом сокрушительный удар, ломающий нос и скулу. Затем отпустил нападавшего, и тот рухнул рядом со своими товарищами.
Аттикус снова повернулся к Тревору и тут же бросился в сторону и на пол, увидев, что тот подобрал оброненный им «хеклер» и начал палить в белый свет, как в пятицентовик. Остававшихся в магазине нескольких патронов было явно недостаточно, чтобы попасть в вовремя увернувшегося Аттикуса. Несколько раз безрезультатно нажав на спусковой крючок, Тревор понял, что магазин пуст, и грязно выругался. Вскочив на ноги, Аттикус одним прыжком преодолел расстояние до Тревора, схватил его за горло, приподнял в воздух и, молотя о лобовое стекло рубки, прорычал:
— Прикажи своим людям остановиться!
Тревор начал задыхаться, лицо его посинело, глаза стали вылезать из орбит. Он неистово закивал.
— Отпусти его, — раздался от дверей спокойный холодный голос.
Римус.
Аттикус не собирался оставлять Тревора в живых. Но слова Римуса заставили его оглянуться и, как следствие, продлить Тревору жизнь, пусть на некоторое время.
— Отпусти его, или им обоим конец.
Стоя в дверях, Римус держал автомат Аттикуса, направленный дулом вниз на лежащих без чувств окровавленных Андреа и О'Ши.
Кронос
Иона.
Имя настойчиво крутилось в голове. В основном не из-за созвучия с ее собственным именем, а потому, что тот в свое время оказался в схожем затруднительном положении. Джиона была лишь поверхностно знакома с библейскими текстами, почитав немного при подготовке доклада на тему религиозных причин Крестовых походов. Тем не менее она знала в общих чертах истории некоторых библейских героев: Ноя, Ионы, Моисея, Иисуса. А кто их не знает?
Сейчас она бы очень хотела вспомнить больше подробностей из истории про Иону. Все, что она помнила: Иону проглотила целиком какая-то огромная рыба или кит, три дня носила по морю, а потом выплюнула на берег.
Но Джиона не могла принять эту историю. Во-первых, она не верила в Бога. Во-вторых, Господь не обращался к ней ни с какой просьбой.[49]Такое-то уж она бы запомнила. Раздосадованная, Джиона с силой ударила себя кулаком по ноге. Кромешная тьма вокруг выводила ее из себя. Невозможно было как следует сосредоточиться и спокойно поразмыслить, когда над ухом стучит гигантское сердце, жутко воняет протухшей рыбой, а «пол» постоянно ходит вверх-вниз.
— Ну так чего же Ты хочешь? — в отчаянии крикнула Джиона. — Я не верю в Тебя! Ты ведь даже не сказал мне, что я должна сделать!
Единственным ответом ей было мерное биение огромного сердца Кроноса.
Джиона решила поиграть сама с собой в адвоката дьявола. Она отчаялась найти разумное объяснение произошедшему и решила, что единственный способ во всем разобраться — порассуждать о невероятном. Заняться все равно было решительно нечем. Поэтому оставалось только сесть поближе к несущей кислород артерии и на некоторое время отвлечься от грустных мыслей о приближающейся гибели.
— Давай предположим, что Ты существуешь, — произнесла Джиона в окружающую темноту. — Как бы Ты общался с людьми? Говорил из горящего куста? Через ангелов? Ведь так Ты поступал в прошлом, верно? Почему же сейчас иначе?
В рассуждения Джионы вторглась посторонняя мысль.
«Чудовище».
— О'кей: чудовище. Положим, Ты уже поступал так и раньше — с тем же Ионой, например. Да, Ты привлек мое внимание. Ну так продолжай.
Она вздохнула. Хотя она была изолирована от всего мира и никто не мог подслушать ее дерзкую беседу с Богом, Джиона сама была смущена своей смелостью. Тем не менее этот разговор помог ей отвергнуть мысль о том, что этот плавучий кошмар послало некое существо свыше.
— И что же дальше? Видение? Я смогу списать это на галлюцинацию, вызванную моим состоянием. То же и с голосом. И вообще — чем еще можно удивить меня после того, как я провела почти пять дней внутри этой отвратительной рыбины? И какой в этом смысл? Я нахожусь здесь уже дольше, чем Твой Иона! Как это он ухитрился обойтись всего тремя днями?
«Ты упрямая».
Мысль появилась и тут же исчезла, но Джиона пренебрежительно скривилась. Последние несколько месяцев она регулярно вела подобные мысленные беседы. Они вошли в привычку, когда предстояло принять важное решение. Она знала: другим это покажется странным, но для нее было абсолютно естественным мыслительным процессом. Впрочем, Джиона никогда никому не рассказывала об этих спорах с самой собою из-за боязни, что ее сочтут ненормальной. Джиона — активистка-шизофреничка. Можно представить, как бы на нее посмотрели, когда она в следующий раз станет подавать в сенат штата Нью-Гэмпшир петицию о запрете наркотиков. Да она зашла дальше, скажут они, чем все эти наркоманы, о которых она так печется!
— А как мне не быть упрямой, если Ты так и не сказал, что я должна сделать? Пошли мне ангела или заговори из горящего куста — и я, быть может, переменю свою точку зрения.
«Или чудовище?»
— Да что угодно! От фактов никуда не уйдешь. Меня проглотил заживо настоящий монстр, я сижу здесь как дура в ожидании какого-то откровения, и ни Бог, ни кто-либо другой ни хрена не говорят, что мне надо сделать. Самый настоящий тупизм!
«Может быть, ты просто не слушаешь?»
Джиона начала сердиться. Та часть ее мозга, что исполняла роль адвоката дьявола, могла порой быть действительно невыносимой.
На некоторое время Джиона отрешилась от всего, сосредоточившись на равномерном движении гигантской артерии — вверх-вниз, вверх-вниз. Затем начала систематизировать выводы, полученные в ходе диалога со своим вторым «я».
— Итак, первое: Бога таки не существует. Второе: это просто очень редкое морское животное, из-за которого и возник миф об Ионе. Третье: Бог, которого не существует, ни шиша мне тем самым и не велел.