На какое-то время я подвис.

– Хм… Может быть, это самонадеянно с моей стороны, но, думаю, я вас понял. Вы знаете, тогда я вам соврал. Еще я шью одежду. Вот, к примеру, штаны и пиджак на мне.

– О, как интересно! – Он даже выбрался из кресла и, подойдя, отогнул лацкан моего пиджака. Разглядел швы, довольно поцокал и потрепал по плечу. – Тогда все в порядке, Андрей. Не бросайте ни в коем случае!

Я польщенно кивнул. Приятно, черт побери!

Он величественно опустил себя в кресло.

– Израиль Моисеевич, я тут на одну изящную вещицу набрел… Хочу спросить, не встречали ли у кого-нибудь? Не взглянете?

– Давай, – махнул он покровительственно.

Тремя короткими фразами я изложил АВС-гипотезу. Гельфанд прикрыл глаза и погрузился в раздумья.

Я замер, чуть дыша. Сколько в нем осталось от гения? Все-таки ему уже за шестьдесят. Для действующего математика – это, к сожалению, много. Увидит ли всю многомерность гипотезы?

Ожидание затягивалось. Минута шла за минутой, а Израиль Моисеевич все так же неподвижно сидел в кресле, лишь чуть заметные подергивания глазных яблок выдавали движение его мысли.

Единственным источником звука в комнате стали древние напольные часы в углу. Я стал наблюдать, как раскачивается, рисуя совершенную циклоиду, матово поблескивающий диск маятника. Спустя короткое время в уме, безо всякого усилия с моей стороны, начала, изумительно попадая в такт, раскручиваться система дифференциальных уравнений, описывающая это колебание.

Потом мысль моя скользнула глубже. Сколько десятилетий этот старинный механизм безучастно пропускает бесконечное время через фильтр настоящего момента? Время, столь разное в ощущениях каждого конкретного человека в отдельности и единое для человечества в целом? Титаны создали эту кинетическую скульптуру для овеществления хода вечности, сделав его наглядным и зримым…

Когда раздался голос Гельфанда, я невольно вздрогнул.

– Ты хоть понял… – Слова выпадали из него тяжелыми глыбами. – Понял, что нашел?

– Думаю, что да. – От волнения я облизнул нижнюю губу. – В первую очередь это – перекресток, где аддитивность встречается с мультипликативностью. Сюда же сходятся некоторые другие гипотезы, оказываясь частными случаями этой. Например, Морделла или даже Великая теорема Ферма. Если вот эта гипотеза окажется верна, то Ферма доказывается отсюда буквально в три строчки. Смотрите…

– Стой! – вскрикнул он резко и добавил уже намного тише: – Я сам.

И он забормотал, лихорадочно чиркая по листу:

– Так… Сразу берем эн больше шести… только взаимно простые… положим эр равное двум… – Шепот его постепенно опустился до беззвучности. Спустя минуты три он оторвался и с сожалением помотал головой: – Нет, Андрей. Вижу, что если тройки Ферма есть, то их не больше конечного числа. Это и правда – сильный результат. Но не сама теорема.

– А если, – произнес я вкрадчивым голосом искусителя, – использовать дополнительное предположение о том, что исключительных троек для эр равно два нет вообще, то…

– Доказать это сможешь? – вскинулся он.

– Да запросто, – отмахнулся я.

– Ладно, – удивительно легко принял он это на веру, – тогда… Тогда… Тогда – ух!!! Ух, ну ты и засранец молодой! Красота, простота, точность и безумие идеи – все есть! – Он восхищенно покрутил головой, а затем закинул руки за голову и оглядел меня уже знакомым по Гагарину хозяйским взглядом. – Андрей, – по-акульи ласково улыбнулся он, – а давайте напишем об этой гипотезе статью! Я вижу, как отсюда доказывается гипотеза Пиллаи, и далее гипотеза Каталана.

Чего-то подобного я ожидал, поэтому взял мимику под контроль (только бы не ухмыльнуться!) и с почтением сказал:

– С удовольствием. Иметь одну совместную статью с Гельфандом – это большая честь.

Слово «одну» я чуть выделил, и он с подозрением посверлил меня взглядом, но лицо мое было безмятежно, и по его губам скользнула тонкая улыбка.

– Как назовем, коллега? – уточнил деловито.

Коллега! Лепота, да и только.

– Может быть, АВС-гипотеза? – закинул я удочку.

– Нет-нет-нет, – решительно пресек он мой идеализм. Для виду помолчал, якобы обдумывая, и веско подвел черту: – Ее будут называть гипотезой Гельфанда – Соколова! Звучит, правда? Как тебе?

Очень хотелось в ответ нахамить. Но я сдержался, лишь вдохнул поглубже и, пока воздух омывал легкие, схватил первый пришедший в голову кватернион и сконвертировал его в матрицу. Полегчало.

Да и, если подумать, все равно не мое.

– Согласен, – кивнул я.

Четверг 13 апреля 1978 года, утро

Ташкент

Обидно – к нашему приезду в Ташкенте резко похолодало. Еще три дня назад, по рассказам местных, днем было за тридцать, а сейчас не больше семнадцати и порывы ветра носят по улицам мелкую водяную пыль. Выходить из теплого салона автобуса совсем не хотелось, особенно после вкусного и сытного завтрака. Так бы ехал и ехал в этом уютном порыкивающем нутре.

Я сидел у окна и с интересом разглядывал этот восточный, но отчетливо советский город. Широкие зеленые проспекты, страдающие гигантоманией плакаты, в створах переулочков – старенькие одноэтажные домики. И стройки, стройки, стройки…

А на улицах, приметами места и времени, женщины в ярких цветастых платьях, с неизменными платками на головах, и изредка седобородые аксакалы в тюбетейках и стеганых халатах.

– Какой странный цвет у реки, Анвар, – повернулся я к своему соседу, – как кофе с молоком.

– Весна… – Почти черные, точь-в-точь как у Мелкой, глаза коротко стрельнули за окно. – Когда снег тает, в арыках всегда так. Летом вода чистая будет, зеленоватая. Но жарко. А сейчас хорошо – все цветет. И в горах травы еще почти нет, змей издали видно.

В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.

– Змеи?! – в непритворном ужасе воскликнула сидящая через проход от нас москвичка. – Здесь есть змеи?

Мы торопливым хором уверили ее в полнейшей безопасности Ташкента. Она недоверчиво посмотрела на нас широко распахнутыми глазами и затеребила своего соседа. Тот с трудом оторвался от книги и с легким раздражением обернулся на шум под боком.

Мой взгляд прикипел к обложке: «Интегралы по траекториям» Фейнмана. Неожиданно. Физик на математической олимпиаде? Да еще сразу способный понимать классические работы по квантовой теории поля? Книга-то уже на две трети им прочитана.

Я оценивающе посмотрел на высокого, плотно сбитого блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.