— Это прекрасно, Брэм, прекрасно… Смех и слезы… они стоят любой боли. Я так счастлива, так рада!..

Брэм снова сжал ее руку.

— Дорогая, ты напугала меня до смерти, когда с тобой это случилось.

— Я тоже была напугана, — призналась Сюзанна. — Но ты помог мне справиться с болезнью. И вот мы здесь, вместе. Если мы смогли пережить такое, то думаю, мы сможем справиться со всем, что будет в нашей жизни.

Он не отвечал, только с нежностью смотрел на нее.

Сюзанна радостно улыбалась. Конечно, он любил ее. Ему даже не нужно было говорить об этом. Все его поступки — от согласия принять повышение до прохладной повязки, которую он теперь положил ей на лоб, — подтверждали это.

Да, ему не требовалось говорить о любви — но ей все равно ужасно хотелось услышать его признание.

Он резко выпрямился и начал поправлять постельное белье.

— Дорогая, тебе нужен отдых. Хочешь чаю? Или, может быть, хочешь чего-нибудь еще? Скажи, что я сейчас должен сделать?

— Можешь сообщить Дэниелсу, что его пациент проснулся. И еще… Я бы чего-нибудь поела. А ты отправляйся в постель и поспи. А когда проснешься, побрейся… и ни о чем не волнуйся. Но в первую очередь… Ты должен поцеловать свою будущую невесту. — Увидев, что Брэм колеблется, Сюзанна одобрительно улыбнулась. — Ты уже нарушил все остальные запреты, так что не стоит стесняться и теперь.

Он наклонился к ней и убрал волосы с ее виска.

— Дорогая, не могу сопротивляться желанию тебя поцеловать. Мне захотелось этого с самого первого мгновения нашего знакомства.

Его губы коснулись ее губ. И этот поцелуй был таким же, как их первый поцелуй. А потом она прошептала:

— Как ты думаешь, Брэм, ты бы мог полюбить меня хоть чуть-чуть?

Он рассмеялся.

— О Господи, нет, конечно!

— Нет?..

Сюзанна прикусила губу. Но сможет ли она выйти за него, если он вообще ее не любит?

Не сможет, конечно. Или все-таки сможет? Что ж, наплевать на любовь! Она сумеет обойтись одним лишь желанием или восхищением. Или всем тем, что он захочет ей предложить. Даже обычная привязанность лучше одиночества.

Он коснулся ее щеки, и она снова взглянула в его мужественное красивое лицо.

— Нет, Сюзанна, — сказал он, — я не могу полюбить тебя «чуть-чуть». Если это то, что тебе нужно, придется тебе поискать другого мужчину. — Его зеленые глаза завораживали. Он провел большим пальцем по ее губе. — Потому что я могу любить тебя только всем, что есть во мне, — телом, умом, сердцем и душой.

Сердце Сюзанны тотчас воспарило.

— О, это лучше, гораздо лучше, чем чуть-чуть.

Она потянулась к нему за поцелуем.

Но Брэм отстранился.

— Ты уверена? — спросил он. — Хорошенько подумай, любимая. Убедись в том, что ты хочешь этого. Я предлагаю тебе все то, чем я являюсь. И я из тех, с кем сложно справиться. Ты не сможешь управлять мной так, как ты привыкла управлять другими мужчинами.

Она лукаво улыбнулась:

— О, я думаю, что мы договоримся.

— Но я могу быть животным, как тебе нравится называть меня. Могу быть сильным, как бык, упрямым, как вол…

— Но, слава Богу, ты красивее и того, и другого.

— Сюзанна, я говорю сейчас очень серьезно. Я хочу, чтобы ты знала, где окажешься, если выйдешь за меня.

— Я прекрасно знаю, где я окажусь. В море любви. И в данный момент я уже погрузилась в него так глубоко, что мне пора надевать купальный костюм. — Она погладила его по щеке. — Не могу дождаться того мгновения, когда стану твоей женой.

Он прижал ее руку к губам и поцеловал.

— Но ты ведь понимаешь, что какое-то время мы будем жить не здесь, а в Лондоне?

— Я последую за тобой куда угодно. Даже на Пиренейский полуостров.

— Дорогая, обещаю, что мы будем приезжать сюда очень часто. На Рождество и на Пасху. И конечно же, каждое лето, чтобы ты могла встретиться со своими друзьями. Я знаю, что для тебя Спиндл-Коув всегда будет родным домом.

— Но не для тебя?

Он улыбнулся:

— Мой дом — ты, Сюзанна. Мой дом, мое сердце и моя безграничная любовь.

Шесть недель спустя

Как хорошо снова оказаться дома.

Возвращаясь в деревню после недельного отсутствия, Брэм заглянул в выкрашенную красной краской дверь заведения, прежде известного как «Разъяренный бык», а до того — «Милые маргаритки».

Позолоченная вывеска, висящая над дверью, возможно, и была новой, но, когда Брэм рывком открыл дверь заведения под названием «Бык и цветок», он получил доказательство того, что некоторые вещи никогда не меняются. Его кузен оставался все тем же скандальным идиотом.

Вся таверна была очищена от столов и стульев. Колин же, стоя спиной к двери, руководил мужчинами в углах комнаты; те поднимали некую спаянную конструкцию к потолку, используя сложную сеть из блоков и канатов. Брэм понятия не имел, что они делали, но он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Теперь держите веревки, — приказывал Колин, размахивая обеими руками, как дирижер оркестра. — Торн, подтяни поближе к своему углу. Не так далеко! Это пространство станет меньше, как только занавески будут повешены, и мы должны оставить много места для прекрасной Саломеи и ее танца с семью вуалями. Нельзя же дать ей возможность поскупиться и показать нам только шесть.

Брэм откашлялся, и Колин тотчас повернулся к нему. Повернулся с невиннейшим видом.

Но его, Брэма, не одурачить!

— Саломея и ее семь вуалей? — спросил он. — Что вообще здесь происходит?

— Ничего. — Колин пожал плечами. — Вообще ничего.

Позади него двое мужчин потели, пытаясь удержать конструкцию неподвижной. Причем оба старались не смотреть на Брэма.

— Мистер Кин, чем вы занимаетесь?

Лицо викария вспыхнуло румянцем, но он промолчал.

Брэм впился взглядом в кузена.

— Теперь ты втягиваешь в этот срам викария? И тебе не стыдно?

— Мне? Стыдно? — С грубоватым смехом Колин приказал мужчинам отпустить веревки. Затем повернулся к Брэму и пробормотал: — Видишь ли, предполагалось, что ты не появишься здесь до завтрашнего дня.

— Ну, судя по всему, чертовски хорошо, что я приехал раньше.

— Я клянусь тебе, ничего предосудительного здесь не происходит.

Тут в комнату вошел Фосбери, вытиравший о передник руки.

— Милорд, я закончил с тортом, — сообщил хозяин заведения. — Это — произведение искусства, если мне будет позволено так сказать. Я использовал миндальную пасту для тона кожи, и вышло прекрасно. Но пришлось принимать трудное решение — использовать ли розовые розетки или корицу для сосков. Когда дело доходит до этого, то у каждого мужчины свои индивидуальные предпочтения. А вы… — Он наконец заметил отчаянные жесты Колина, призывавшего его замолчать. С изумлением глядя на Брэма, он произнес: — О, лорд Райклиф, вы… здесь?