- Прошу взлет, я «Сигнал», — передал он.

- Прогрейте мотор, черт возьми! — крикнул Зандлер.

Через минуту Пихт был в воздухе. «Действовать, действовать! Нельзя больше ждать ни минуты. Но как? Меня же эсэсовцы не пустят на стоянку… А если когда „Штурмфогель“ встанет на дозаправку?.. Тогда без помощи Карла все равно не обойтись».

О себе Пихт не заботился. Он думал сейчас о своей ближайшей задаче — взорвать «Штурмфогель».

Могуче гудел мотор. Винт золотили первые солнечные лучи. Поголубело небо, скрывая звезды в наступающем дне. В висках больно стучала кровь. Пихт посмотрел на высотомер. Семь тысяч метров показывали его короткие белые стрелки. Пихт надел кислородную маску и открыл краник. В нос ударила холодноватая струя. Он услышал свое дыхание — резкий вдох и выдох. Справа задышал вместе с ним индикатор подачи кислорода. Два белых сегмента то сбегались, то разбегались, открывая и закрывая клапан.

Пихт посмотрел вниз. «Штурмфогель» сидел на земле. Удивившись тишине в наушниках, он взглянул на регулятор рации. «Когда же я отключился? Надо быть внимательней!»

Он включил рацию и сразу же услышал крик Зандлера:

- «Сигнал», «Сигнал»! Будь ты проклят!

- Я «Сигнал». Прием.

- Почему вы молчали?

- Что-то стряслось с рацией.

- Немедленно идите на посадку! «Неужели все пропало?»

- Что произошло?

- Какие могут быть вопросы! Немедленно на посадку!

Пихт убрал газ и двинул ручку от себя. «Мессершмитт» быстро потянуло к земле.

Пихт прошел низко над полосой. Около «Штурмфогеля» стояло много людей.

- Прошу посадку, — сказал он положенную фразу.

- Да. Сделайте одолжение, — буркнул Зандлер.

«Конечно, они что-то пронюхали». Толкнувшись о бетонку, машина проскочила по полосе в лес и нырнула под маскировочную сеть. Пихт откинул фонарь.

- В чем дело? — спросил он у техника.

- Отравился оберштурмфюрер. Зандлер объявил пятиминутный траур.

К Пихту подошел Вайдеман.

- Почему ты молчал в воздухе? — холодно спросил он.

- Да вот рация… Эй, ефрейтор! Позови прибориста. Пусть проверит рацию!

Вайдеман, помявшись, спросил:

- Скажи, когда тебя сбили, как тебе удалось улизнуть от русских?

- Я же писал объяснительную записку командиру эскадры. Упал вдали от окопов, на земле шел бой. Спрятался в березовой роще, и там меня поймали. Бросили в кузов машины вместе с оберштурмфюрером Циммером… Грузовик застрял…

- Знаю. Как долго ты находился в плену?

- Да каких-нибудь часа два.

- А остальные дни?

- Говорю же тебе, прятался в березовой роще.

- Трое суток?

- А что же я должен был делать? И ночью и днем ходили русские. Я решил ждать, пока фронт не откатится.

- Ну, хорошо. — Вайдеман постоял с минуту и отошел.

«Действовать, действовать», — лихорадочно билась мысль. Пихт увидел Гехорсмана и незаметно приблизился к нему:

- Карл, когда-то ты обещал помочь мне…

- Обещал, — отозвался механик.

- Мы не должны пустить «Штурмфогель» в небо.

- Мы не в силах это сделать.

- В силах! — с ударением произнес Пауль.

- Как?

- Взорвать!

- Невозможно! Ведь это предательство!

- Предательство? Ты боишься предать Гитлера, который убил твоих детей? Если мы уничтожим опытный «Штурмфогель», мы приблизим час мира. Мы спасем тысячи людей. Ты же имеешь допуск к «Штурмфогелю»?

- А кто поможет мне?

- Когда «Штурмфогель» сядет на заправку и Вайдеман уйдет, сделай так, чтобы горючее потекло мимо горловины бака.

Гехорсман испуганно поглядел на Пихта и быстро пошел к стоянке. Время траура кончалось, начинались полеты.

Проводив «Штурмфогель» в воздух, Гехорсман почувствовал в ногах такую усталость, что сразу же лег на траву.

От земли тянуло теплом. Травинка, покачиваясь, касалась дряблой, морщинистой щеки, как будто гладила, успокаивая. В далекой синеве неба висели невесомые перышки облаков. Гехорсман вспомнил себя мальчишкой. Отец, слесарь в мастерской по ремонту паровых котлов, в выходные дни уезжал за город и брал ребятишек с собой. Братья носились по высокой траве, ловили бабочек, сшибая их прутьями. А Карл ложился на спину, вот так же, и глядел в небо. Он смотрел на облака не отрываясь, и они рисовали ему одну картину любопытней другой. То появлялся всадник, то выплывали какие-то диковинные звери, люди с длинными бородами, ладьи викингов.

«Карл вырастет отчаянным лежебокой», — смеялся отец. «Нет, он станет изобретателем, как Эдисон и Уатт», — возражала мать. «Поживем — увидим», — отвечал, покашливая, отец.

Отцу удалось открыть свою мастерскую, и в четырнадцать лет Гехорсман был уже неплохим слесарем. В первую мировую войну он попал в авиационные мастерские. Тогда самолеты были тихие и ненадежные, но летали на них отчаянные парни. Летали знаменитые асы: Иммельман, Удет, Рихтгофен, Бельке. а Геринг, теперь вторая фигура в империи, был просто штафиркой…

После войны миллионы голодных бывших солдат бродили по улицам. Но Карлу повезло. Хотя прусская королевская авиация и была запрещена Версальским договором, но самолеты исподтишка строили, и нужда в авиамеханиках была.

Карл никогда не задумывался, что наступит такое время, когда с самолетов будут убивать людей. Это он увидел уже в Испании. Но не особенно огорчился. В конце концов, смерть от огня самолета менее страшна, чем от солдата, который целится в твою голову. Гитлер? Да хоть дьявол, лишь бы у людей была работа и им было бы что есть. Гехорсман старался на жизнь смотреть без забот. Сложности, считал он, выдумывают сами люди. Он просто спал, ел, женился, растил детей… И только когда поседела рыжая голова, когда он потерял всех детей на войне, когда в России он обжигал пальцы о раскаленный от мороза мотор и услышал о растоптанных городах, казнях, расстрелах, насилиях, лагерях, болезнях, он впервые задумался о себе и Германии. Он был ее сыном и не мог не задуматься о ней. А Германия разбойничала в России и Франции, в Голландии и Австрии, на Балканах и в Африке. Слово «немец» люди произносили как проклятие. Но среди немцев он узнал Пихта, Ютту, Эриха Хайдте… Пихт был человеком. И на фронте не раз выручал… И вдруг он предлагает взорвать «Штурмфогель»…

«Ты знаешь, на что идешь, Карл? — спросил Карл себя и кивнул. — Тебя могут схватить и пытать…»

Неужели он боится смерти? Когда не знаешь, за что умирать, тогда худо.

Итак, Вайдеман после полета пойдет пить кофе. Подъедет заправщик…