Ветер свистел в ушах, и в его запахе чувствовалось одиночество.

«…В радости или в скорби…»

Слова шли от сердца, их было не заглушить.

«…Буду любить и лелеять».

Я взяла самую длинную бечевку и завязала в середине узел. Посмотрев на него с минуту; я швырнула его в море; был примерно час дня, 17 мая 1988 года, и с тех пор каждый день я обращаюсь к этому неподвластному времени моменту с почтительным благоговением, словно то была часть брачного обряда.

В последнюю субботу мая я стояла на паромном причале с матерью, Кэт, Хэпзибой и Бенни, и, вытянувшись шеренгой вдоль ограждения, мы все смотрели на взъерошенную ветром бухту. Повсюду сидели и разгуливали белые ибисы. Мы следили, как они, выстроившись бумерангами, пролетают над бухтой.

Мой чемодан был пристроен рядом со сходнями. Кэт принесла корзину лиловых флоксов, Каролинского жасмина и розовых гроздей олеандра, которыми собиралась осыпать понтон, когда он отчалит, словно это была «Королева Мария». Она разлила лимонад из термоса в бумажные стаканчики и угостила всех вафлями, приготовленными Бенни. Она была непреклонна в своем решении организовать отплытие чин чином.

У меня аппетит пропал, и почти все вафли я скормила Максу.

– Где будешь теперь жить? – спросила Бенни.

Я вспомнила о своем большом доме с башенкой и витражами, о своей мастерской под самой крышей. «Дома, – хотела ответить я, – буду жить дома», но не была уверена, что могу теперь на это претендовать.

– Не знаю, – ответила я.

– Ты всегда можешь жить здесь, – предложила мать.

Я посмотрела на выцветшие оранжевые буйки, подпрыгивающие на волнах, отмечающие крабовые ловушки, и почувствовала глубокую, непростую связь, привязывавшую меня к ней, к этому месту. На какой-то миг мне даже показалось, что я могу остаться.

– Я вернусь, – сказала я и внезапно расплакалась, начав тем самым настоящую цепную реакцию: вслед за мной заревела Хэпзиба, потом Бенни, мать и, наконец, Кэт.

– Разве не забавно? – всхлипнула Кэт, скупо раздавая бумажные салфетки. – Я всегда говорила, что ничто так не оживляет вечеринку, как куча рыдающих баб.

Ухватившись за эту шутку, мы все дружно расхохотались.

Я поднялась на паром последней и встала у поручней, как научила Кэт, так что смогла увидеть цветочный дождь. Олеандр, жасмин и флоксы осыпали меня секунд тридцать, и я бережно запомнила каждую подробность этой сцены. До сих пор, стоит мне закрыть глаза, я вижу на воде яркие соцветия, похожие на колибри.

Я стояла на палубе, пока причал не скрылся из виду, и знала, что к тому времени они все уже уселись в тележку Кэт. Пока остров медленно скрывался вдали, я постаралась запомнить все – светлую водяную гладь, пряный запах болот, ветер, паривший над бухтой, как звуки церковных песнопений, – и старалась не думать о том, что меня ждет.

Хью спал в кожаном кресле у себя в кабинете, в черных, выношенных на пятках носках, на груди лежала раскрытая книга. «Юнг… Краткий курс». Он забыл задернуть занавески, и окна слепили темнотой и светом уличных фонарей.

Я стояла неподвижно, пораженная его видом, чувствуя, как внутри все дрожит и трепещет.

Мой полет из Чарлстона в Атланту задержали из-за грозовых бурь, и было уже поздно, около полуночи. Я не сказала ему, что приезжаю. Отчасти это было вызвано праведным страхом, но, кроме того, надеждой, что я могу застать его врасплох и на несколько минут он забудет, что я сделала, и его сердце переполнится такой любовью, которая заставит его отбросить все разумные основания послать меня к черту. Такова была моя глупая, ни на чем не основанная надежда.

Я вошла, открыв дверь ключом, который мы прятали под булыжником позади дома, и оставив чемодан в прихожей рядом с входной дверью. Заметив свет в кабинете, я подумала, что он просто забыл выключить его, когда отправился спать. Но оказалось иначе.

Несколько минут я простояла, слушая, как он пыхтит, как он обычно делал во время сна, – звучно, ритмично, с годами все более напористо.

Руки его свисали вдоль кресла. Маленький браслет, который сплела Ди, был по-прежнему у него на запястье. На улице где-то вдалеке погромыхивал гром.

Хью.

Я вспомнила стародавние времена, за год до того, как родилась Ди. Гуляя в заповедном лесу в горах Блю-Ридж, мы набрели на водопад. Он падал с высоты двадцати-тридцати футов, и мы остановились, завороженные отвесно низвергающейся водой, тем, как она вспыхивала на солнце, образуя сотни крохотных разноцветных радуг, похожих на стайки стрекоз.

Мы скинули одежду, бросив ее на камни и заросли папоротника. Уже давно был август, стояла жара, но вода сохранила память о породившем ее снеге. Держась за руки, мы прошли по мшистым камням, пока не оказались перед нависшей скалой, поток воды разбивался прямо перед нами. Брызги окатили нас, как дождь, шум был оглушительный. Хью отвел назад мои влажные волосы и поцеловал плечи и грудь. Мы занимались любовью, прижавшись к скале. Еще несколько недель я чувствовала внутри гул разбивающейся о землю воды.

Глядя на спящего Хью, я снова захотела прильнуть с ним к скале. Я была бы счастлива, обняв его, втиснуться в небольшую нишу, которую мы проделали за эти годы подручными инструментами, но я не знала дороги назад в эти места. Не знала, как слить их воедино.

Меня поразил выбор, который каждый волей-неволей делает миллион раз на дню, избирая любовь» и как любовь и влюбленность могут быть такими разными.

Склонив голову набок, Хью переменил позу. Иногда я думаю, что его разбудили мои воспоминания, буйство водопада заставило его открыть глаза.

Спросонок он смущенно воззрился на меня.

– А, это ты, – не мне, как я понимаю, а себе произнес он.

Я улыбнулась ему, но ничего не сказала, словно что-то, сжало гортань.

Хью встал. Думаю, он не знал, что чувствовать, и еще менее – что сказать. Стоя в носках, он разглядывал меня, на лице было какое-то особенное выражение, которое трудно было разобрать. По улице проехала машина, мотор несколько раз чихнул и заглох.

Когда Хью наконец заговорил, казалось, он еле ворочает языком:

– Что ты здесь делаешь?

Теперь я думаю, что могла бы сказать ему тысячу самых разных вещей – стоя на коленях и каясь во всех своих прегрешениях.

– Я… я тебе кое-что привезла, – ответила я и. подняв руку, словно прося его подождать, пошла за сумочкой. Вернулась, на ходу роясь в ней. Расстегнув одно из отделений, достала оттуда обручальное кольцо Хью.

– Ты оставил его на острове, – сказала я и протянула ему кольцо, ухватив его большим и указательным пальцами левой руки, чтобы он мог видеть, что мое кольцо на месте. – Ох, Хью, я хочу вернуться домой. Хочу быть здесь, с тобой.