– Что… почему вы здесь? – Несмотря на мои усилия сохранять самообладание, голос выдавал меня с головой. – Мне говорили, что вы уехали в Пезаро.

– Уехал. – Он шагнул ко мне и взялся за шнуровку на гульфике. – Ты все еще моя жена. Я тебе писал в той бумажке, что, когда я позову, ты придешь – по своей воле или нет.

Я бросила отчаянный взгляд через плечо на дверь, за которой исчез Хуан.

– Здесь со мной Хуан. Он в соседней комнате. Я закричу, если вы…

– Кричи! – Джованни снял гульфик.

Я пятилась, пока не уперлась в кровать. Отступать дальше было некуда. Я снова взглянула на другую дверь, но он, вероятно, догадался о моих намерениях, поскольку второй рукой выхватил кинжал.

– Будешь сопротивляться, – выдохнул он, – будешь делать что-нибудь, кроме того, что приказываю я, и у тебя появится такой же шрам, как у твоего брата, – на лице и на всех других местах, по которым я пройдусь кинжалом.

Глаза у него были тусклые, как камни, – свирепые, немигающие. Бесчувственные. Я видела такой взгляд прежде – в ту ночь в Пезаро, когда он пришел ко мне. Тогда я была так же парализована страхом и не могла сопротивляться. Я не была готова. Но теперь обстоятельства изменились. Он, вероятно, вернулся, как беглец, проник в город и Ватикан тайно. Папочка убьет его за это. Если он хоть пальцем притронется ко мне, ему не уйти из Рима живым.

Я проглотила металлический привкус страха и сказала:

– Санча была права. Вы животное.

Он бросился на меня, прижал руку к моему рту и заглушил мой крик, а другая его рука взметнулась вверх. От прикосновения клинка к моей коже меня пронзило ледяным ужасом.

Я изо всех сил впилась зубами в его ладонь, ощутила привкус его крови. Навалившееся на меня тело отпрянуло. Но он не выпустил меня – резким движением прижал к кровати, надавил рукоятью кинжала мне на горло. Я стала задыхаться. Да он убьет меня! Раскромсает ножом, и я умру здесь, в комнате Джема. Когда Хуан вернется, я буду лежать мертвая, в луже крови, с выпущенными кишками.

– Не вынуждай меня! – прорычал Джованни. – Не заставляй уродовать твое хорошенькое лживое личико. Ведь я сделаю это. Я раскромсаю тебя на части, как весеннего бычка.

Он еще сильнее надавил на рукоятку. Кровь застучала у меня в висках, моим легким требовался воздух. Комната и все остальное потемнело перед глазами, наступило страшное затмение, в котором я видела только его искаженное лицо, слышала только его голос, чувствовала, как его другая рука хватает и дергает меня, задирая мои юбки.

– Раздвинь ноги! Сейчас! Я знаю: ты умеешь. Ты уже делала это. Для твоего братца Чезаре, твоего отца и еще бог знает для кого. Исполняй, что тебе говорят!

Я, задыхаясь, втягивала воздух носом, а его пальцы вонзались в меня, острые, словно осколки.

– Сухая, как песок, – прорычал он.

Он ухватил меня за корсаж, развернул и бросил на кровать. Я изо всех сил старалась не потерять сознание. Горло у меня словно было смято, и я знала, что если закричу, то издам лишь слабый писк. Но я не собиралась сдаваться. Не собиралась лежать здесь и позволять ему насиловать меня. Я лягнула его, попала во что-то. Мой каблук впечатался в его пах, и раздался стон. Мне бы сейчас что-нибудь острое. Я хотела вонзать в него острие раз за разом, пока он не замрет у моих ног, залитый кровью.

– Si cagna![67] – Он ударил меня в висок кулаком.

В ушах у меня зазвенело так, словно зазвучали музыкальные тарелки. Уперев мне руку между плеч, он принялся бить меня куда попало, и чем больше он меня колотил, тем больше, как я чувствовала, возрастало его возбуждение, удовольствие от боли, которую он мне причинял. А я сопротивлялась еще упорнее, зная, что случится дальше, что он собирается сделать…

– Ты, идиот, что это такое?!

Все прекратилось. Я задыхалась, мое лицо было прижато к кровати, а я рывком поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, чтобы вдохнуть, и тут раздались неторопливые шаги.

Хуан. Он вернулся вовремя. Он пришел, и теперь Джованни был обречен.

Видимо, я испустила какой-то звук, отчаянный всхлип мольбы, потому что Джованни ударил меня еще раз. Я пыталась остаться в сознании, не провалиться в бурлящую темноту. Услышала голос Хуана:

– Значит, вот как ты намеревался это сделать? Все будут знать, что против ее воли. Она будет вся в синяках, как шлюха с Трастевере после потасовки.

– Я не могу, – тяжело дыша, проговорил Джованни. – Смотри! Где моя мужская сила? Она – она что-то делает со мной. Она ведьма. Наложила на меня проклятие. Она крадет мое желание.

Хуан испустил презрительный смешок:

– Неудивительно, что она наложила на тебя проклятие. Ты больше никак не можешь себя проявить? Только своим увядшим червяком? Да вода, и та тверже. Впрочем, я-то тебя возбуждал. Я помню, как ты меня молил о том, чтобы я тебя взял.

Джованни замычал. Я услышала, как он пытается возражать, а потом раздался рык Хуана:

– Я тебе покажу, как это делается. Подержи ее.

Паника охватила меня. Я надеялась, что Хуан спасет меня, изобьет Джованни, прикажет его арестовать, заточить в тюрьму, казнить на площади удушением, как простого преступника, какой он и есть. Но не успела я начать выворачиваться, пытаясь перевернуться, чтобы защищаться зубами и ногтями – чем угодно, чтобы остановить их, как Джованни прижал меня к кровати и лишил возможности двигаться.

– Давай ее перевернем, – весело сказал он, и Хуан ответил холодным, жестоким голосом, который вонзился в меня, как клык:

– Нет, я не хочу видеть ее лица, я возьму ее сзади.

Почувствовав у себя за спиной движение брата, который принялся раздвигать мои ноги, я испустила звериный вопль. Сама не верила, что такой звук мог сорваться с моих губ, с губ любого человеческого существа.

– Это тебе за моего Джема, – прошептал Хуан, наклонившись надо мной. – За то, что Чезаре сделал с ним.

И тут ужасающая ясность смяла меня. Он каким-то образом узнал, что Чезаре убил его возлюбленного товарища. Джем был для него больше чем экзотическое домашнее животное, которое он держал на поводке. Они, вероятно, были любовниками, как с Джованни и Джулией. Джем не просто ждал за дверью в ту ночь, когда я застала их, – турок находился там, потому что собирался к ним присоединиться.

Моя душа покинула тело, когда Хуан вошел в меня. Я не чувствовала ничего. Стала раковиной, пустой плотью, а он вонзался в меня, и Джованни выл от удовольствия.

По прошествии целой кошмарной вечности я ощутила, как после дрожи напряжение оставило Хуана.

Когда я почувствовала, как он извлек свой член, меня пронзила ослепляющая боль. Я вернулась в свое измученное тело, спряталась в саднящем уголке моего существа, где услышала собственный шепот: «Господи, нет…»