Осталось только понять, с кем нужно поговорить. Где здесь тот опорный камень, тронув который, вызываешь лавину.

— Сай, кто у вас староста?

Мальчик, не оборачиваясь, указал рукой на дом, оставшийся позади. Акайо оглянулся на Таари, взглядом прося разрешения, она чуть заметно кивнула.

— Нам нужно поговорить с ним.

***

Разговор затянулся до вечера, и самым драгоценным стал миг, когда староста, прежде молча слушавший лавину предложений и споров странных путников, несмело предложил поставить указатель у дороги. На громкие голоса пришли соседи, и вскоре Акайо понял, что добился своего. Люди вокруг больше не жили по привычке. Они начали искать свой путь, начали думать, как сделать жизнь деревни лучше.

И хотя из-за этого они потеряли почти целый день, он не чувствовал себя виноватым. Таари тоже смотрела с одобрением, потом окликнула женщину, одну из тех, что подливали чай, спросила, можно ли купить у них кимоно. Не спрашивая цену, отсчитала в ладонь монеты — ровно столько, сколько стоила подобная одежда, но по лицу женщины читалось, сколь невероятной кажется ей предложенная сумма. Передала вещи сидящей рядом Симото. Акайо не слышал их разговор, но был согласен с Таари. Платье гейши-бродяги слишком бросалось в глаза.

Ночевать остались здесь же, легли под открытым небом на причале. Река плескала под ними, наверху сияли звезды, никогда не бывшие такими яркими в Эндаалоре. Акайо расстелил свое одеяло у самого края, лег почти счастливый. Сели рядом Иола и Наоки, второй, дождавшись, пока погаснет огонек в доме, оглянулся к остальным. Сказал:

— Моя очередь рассказывать. Я давно обещал.

И отвернулся снова к воде. Помолчал, наконец, начал негромко:

— Я был послушником в храме, как и Рюу. Пошел туда сам, потому что надеялся, что близость к предкам меня исправит. Мне было одиннадцать лет, когда я понял, что я не такой, как все, — опустил голову, словно пряча взгляд, хотя видеть его могла разве что река. Придвинулся ближе Иола, широкая рука легла на такие же широкие плечи. Наоки прижался к нему на миг, но отстранился, вздохнул, продолжая:

— Я тогда уже много раз слышал о семье. О любви. О том, что страсть должна подчиняться долгу, что влюбляться нужно в назначенную тебе невесту. Хотя бы в равную по рангу девушку. Хотя бы в девушку выше тебя, чтобы служить ей, или в девушку ниже, чтобы дать ей место при себе. Но всегда — в девушку. А я уже тогда понимал, что мне больше нравится сын наших соседей, мальчик чуть старше меня. Его звали Мэзэо, "исправленный человек", это само по себе казалось мне знаком. Я ведь всегда был религиозным. Верил в предков, в то, что они придут, а такие, как я, мешают наступлению золотого века Империи. Я мог или убить себя, или исправиться. И я, по нашим меркам, оказался трусом. Не решился взять отцовский нож, вместо этого всего лишь ушел в храм, постарался забыть того, кого полюбил — и преуспел в этом. Но исправить себя не смог. Невозможно было даже мыться со всеми, не выдавая себя, я всегда держал глаза опущенными, чтобы не видеть других послушников...

Снова замолчал, качнул головой. Акайо лежал, глядя на воду, думал — кто может посчитать эту историю, очень напоминающую жизнь Тэкэры, смешной? И в то же время понимал, зачем Наоки сказал так. Сделать вид, что все, пережитое тобой, не имеет значения, сбросить прошлое, как старую одежду, и теперь смотреть на него с улыбкой.

Акайо знал, что сам он никогда не сможет сделать что-то подобное, но это не мешало понимать.

— Тогда я решил, что безнадежен. Что пока я жив, я предаю свою страну. Но у меня все еще не хватало смелости ни самому положить конец своей жалкой жизни, ни признаться в своем грехе братьям и отдать себя на их суд. Я даже больше боялся унижения, чем боли. Так что я ушел. Сам, как прежде в храм, надеясь, что если по ту сторону границы враги, то они не станут разбираться, почему я пришел к ним, и убьют меня. Но, конечно, из этого ничего не вышло.

Тишина опустилась пологом, растворилась в плеске воды и трещании цикад. Продолжил Иола:

— Долго не мог поверить в происходящее. Радоваться тому, как все повернулось, казалось предательством, а ты не хотел предавать Империю.

Наоки кивнул. В темноте их силуэты соединялись, словно на причале лежали рядом два камня, столетия назад соскользнувшие с горы, притершиеся друг к другу, почти слившиеся в одно целое.

— Да. А потом увидел тебя, еще в бараках. Ты был спокойным. Видно было, что только попал в чужую страну, в другой мир, но не испугался и не разозлился. Даже, казалось, не удивился, а просто принял все, как должное.

Негромкое хмыканье. Голос Иолы:

— Это уже моя история. И она будет не сегодня.

Они легли, обменялись друг с другом пожеланием ясной ночи. В ночные звуки вплелся нежный голос мандолины, встрепенулась Таари, приподнялась на локтях. Спросила:

— Ты будешь петь?

— Нет, — тихо отозвалась Симото. — Сегодня нет. Спи, женщина с чужим именем. Это знание от тебя не уйдет.

Все-таки доверять этой незнакомке было очень безрассудно. Все их действия были такими, но иначе они не могли. Сам Акайо не мог.

Каждый шаг был риском, но он готов был на этот риск. И остальные, похоже, тоже.

***

Они проснулись до рассвета от тихих разговоров рыбаков, умылись в кадушке у дома, позавтракали с хозяевами. Те уже снаряжали работников, которые должны были подновить мостки, сделать указатель и удобный спуск с холма. В суматохе было бы неудивительно, если бы гости остались незамеченным, но вместо этого их посадили на почетные места, накормили так щедро, как только могли. Акайо снова выполнял роль голоса семьи Оока, и к моменту отправления чувствовал себя придворным императорского дворца, так много пришлось выслушать восхвалений — и ведь обязательно было отвечать на них с тем же изяществом, заменяющим пыл.

Так что в лодку он сел почти оглушенный, взялся за весла, и долгое время просто греб туда, куда указывал Сай. Едва заметил, как река стала шире, а поселения на берегах богаче, и очнулся, лишь когда за спиной в третий раз беспокойно завозился Тетсуи, сбился с ритма. Акайо, едва избежав столкновения весел, полуобернулся, заметил прикушенную губу и одновременно рассеянный и внимательный, словно высматривающий что-то, взгляд. Спросил:

— Что случилось?

Тот вздохнул в ответ. Наклонился ближе, прошептал почти на ухо:

— Скоро моя родная деревня. Я еще не рассказывал, но мне и нечего, вы... Ты знаешь.

— Тебя там узнают?

— Нет, наверное. Не знаю.

Но не успел Акайо сказать, что тогда они просто не будут сходить на берег, как их проводник протянул руку, указывая на что-то впереди. Коротко уронил:

— Свадьба. Нужно причалить.

По вздоху за спиной догадался — несчастливое совпадение, праздновали именно в поселении, где родился Тетсуи. Можно было бы отказаться от соблюдения традиций, сообщить, что они слишком спешат, но это было даже более подозрительно, чем проезжий юноша, похожий на погибшего солдата.