Никки разочарованно скривился.

– Не знаю насчет лошадей. Но он сказал, что, может быть, по дороге даст мне порулить его флайером.

– Никки, ты слишком мал, чтобы вести флайер!

– Лорд Форкосиган сказал, что его отец дал ему порулить флайером, когда он был моложе меня. Говорит, его па сказал, что он должен научиться на всякий случай обращаться с управлением. Он сказал, что па посадил его себе на колени и позволил самому вести флайер, а потом – посадить, и вообще…

– Ты уже слишком большой, чтобы сидеть на коленях лорда Форкосигана! – Как и она сама, надо полагать. Но если бы они… Прекрати!

– Ну… – Никки немного подумал и признал: – Во всяком случае, он слишком маленький. Это выглядело бы смешно. Но водительское кресло его флайера – как раз то что надо! Пим разрешил мне посидеть там, когда я помогал ему мыть машины. – Никки радостно подпрыгнул. – А ты можешь спросить лорда Форкосигана, когда будешь на работе?

– Нет, не думаю.

– Почему? – Никки насупился. – И почему ты сегодня не пошла?

– Я… что-то неважно себя чувствую.

– Ага. Тогда завтра? Ну, мам, ну пожалуйста! – Он, улыбаясь, повис у нее на руке, раскачиваясь и глядя круглыми глазенками.

Катриона потерла лоб.

– Нет, Никки. Вряд ли.

– Ну почему-у?! Ты же обещала! Ну ладно тебе, это же так здорово! Ты можешь не ехать, если не хочешь, а? Ну почему, почему, почему? Завтра, завтра, завтра?

– Завтра я тоже не пойду на работу.

– Ты так сильно больна? Не похоже. – Сын с тревогой посмотрел на нее.

– Нет, – поспешила успокоить его Катриона. В этом году он уже потерял одного из родителей, так что нечего ребенку выдумывать всякие медицинские ужасы. – Просто… Я больше не вернусь в особняк Форкосиганов. Я уволилась.

– А? – Теперь в глазах Никки было лишь одно удивление. – Почему? Я думал, тебе нравится…

– Так и есть.

– Тогда почему ты уволилась?

– Мы с лордом Форкосиганом… разошлись во мнениях по… по одному этическому вопросу.

– Что? Какому вопросу? – В голоске сына прозвучало недоумение и недоверие.

– Я выяснила, что он… солгал мне кое в чем. – А обещал, что никогда не будет мне лгать. Притворился, что его интересует создание садов. Исподтишка распорядился ее жизнью – а потом рассказал всем и каждому в Форбарр-Султане. Притворялся, что не любит ее. Даже пообещал никогда не просить ее руки. Он солгал! Попытайтесь-ка объяснить все это девятилетнему мальчишке! Или другому нормальному человеческому существу любого возраста и пола, кисло добавил внутренний голос. Я что, уже совсем спятила? Как бы то ни было, Майлз действительно не говорил, что не влюблен в нее, он просто… всячески это показывал. Вообще избегал особо распространяться на эту тему, по правде говоря. Увиливание путем уклонения.

– Ой! – вытаращил глаза Никки, обескураженный вконец.

Тут со стороны дверей раздался благословенный голос тети Фортиц:

– Ну-ка, Никки, прекрати дергать мать. У нее очень тяжелое похмелье.

– Похмелье? – Слова «похмелье» и «мать» явно не вязались друг с другом. – Она сказала, что больна.

– Подожди, зайка, подрастешь – сам выяснишь разницу. Или отсутствие таковой. А теперь беги. – Бабушка, улыбаясь, решительно подтолкнула его: – Давай-давай! Сбегай посмотри, чем там внизу занимается дедушка. Я не так давно слышала какие-то странные звуки.

Никки позволил выставить себя, беспокойно оглянувшись в дверях.

Катриона опустила голову на комм и закрыла глаза.

Раздавшийся возле уха тихий звон заставил ее разлепить веки. Тетя поставила на стол большой стакан холодной воды и положила рядом две таблетки.

– Я уже приняла несколько штук, – уныло призналась Катриона.

– Похоже, их действие закончилось. А теперь – будь добра, выпей всю воду. Тебя явно необходимо компенсировать потерю жидкости.

Катриона послушалась. Поставив стакан, она закрыла глаза и некоторое время так посидела.

– Это действительно были граф и графиня Форкосиган, да? – Это был не вопрос, а скорее мольба об обратном. Катриона вчера чуть не сбила их с ног, выбегая из особняка, и лишь на полпути домой запоздало сообразила, кто это был. Великие и знаменитые вице-король и вице-королева Зергияра. Ну почему они в такой момент выглядели как самые обычные люди? Ой-ой-ой!

– Да. Мне еще не доводилось прежде с ними встречаться и разговаривать.

– А вы… долго с ними беседовали вчера? – Дядя с тетей вернулись домой почти через час после нее.

– Да, мы довольно мило поболтали. Я была поражена. Мать Майлза – очень чуткая женщина.

– Почему же тогда ее сын такой… не важно. – Ой! – Должно быть, они сочли меня истеричкой. И как я только осмелилась вот так вот встать и уйти в разгар официального ужина на глазах у всех этих… И леди Элис Форпатрил… да еще в особняке Форкосиганов. Поверить не могу, что сделала это. – Мрачно помолчав, она добавила: – Поверить не могу, что он это сделал.

Тетя Фортиц не стала спрашивать «что?» или «который из них?». Поджав губы, она насмешливо посмотрела на племянницу:

– Ну, полагаю, у тебя не было особого выбора.

– Да уж…

– В конце концов, если бы ты не ушла, тебе пришлось бы отвечать на вопрос лорда Форкосигана.

– А я… не?.. – моргнула Катриона. Разве ее действия не ответ? – При таких обстоятельствах? Вы в своем уме?

– Он понял, что это ошибка, в тот самый момент, как слова сорвались с его языка. Нетрудно было догадаться по его виду. Его лицо… оно просто помертвело. Поразительно, но я никак не могу избавиться от мысли, дорогая… Если ты хотела сказать «нет», то почему не сказала? У тебя была отличная возможность.

– Я… я… – Катриона пыталась собраться с мыслями, которые, похоже, скакали, как блохи. – Это было бы… невежливо.

После многозначительной паузы тетя пробормотала:

– Ты могла бы сказать: «Благодарю вас, нет». Катриона потерла занемевшее лицо.

– Тетя Фортиц, – вздохнула она, – я очень вас люблю. Только, пожалуйста, уйдите, а?

Улыбнувшись, тетя чмокнула ее в макушку и удалилась.

Катриона вернулась к своим дважды прерванным мрачным раздумьям. Она понимала, что тетя права. Она не ответила на вопрос Майлза. И даже не заметила этого.

Она узнала характерную головную боль и завязанный в узел желудок. Вино тут ни при чем. Ее споры с покойным Тьеном никогда не завершались физическим насилием, хотя пару раз стены пострадали от его кулаков. Нет, чаще всего ссоры выливались в череду наполненных тихой ледяной яростью дней, невыносимое напряжение и раскаяние двух людей, замкнутых в слишком тесном пространстве. Катриона почти всегда сдавалась первой – отступала, просила прощения, умоляла, делала все, лишь бы успокоить боль. Возможно, это и называется «душа болит»?