Форт продолжал в своем дневнике: «Ребята умирали один за другим: кочегар Хатчинсон, потом буфетчик, за ними — матрос первого класса Кларк, радист старина Сиббит, шестнадцатилетний вестовой, потом матросы первого класса Диксон и Хансен. Все, они умерли в течение первых двух часов; тела их сбросили за борт, чтобы облегчить шлюпку. Немного позднее скончался главный механик; потом кок и еще один кочегар; к полуночи умерли главный буфетчик и его первый помощник, еще один кок, артиллерист и матрос второго класса Джиссен. Какая это была ужасная трагедия! И всего в трех милях от берега! Все умирали одинаково: сначала становились сонными, постепенно теряли сознание, затем стекленели глаза и наступал конец. Смерть, слава богу, наступала без мучений.

И я почувствовал, что вот-вот и мне все станет безразлично. Стоя по грудь в воде, я целый час пытался работать веслом, но постепенно сознавал все яснее, что и для меня наступит такой же конец. Холодная вода действовала одурманивающе. Собрав последние силы, присоединился к кучке людей в носу шлюпки. Мы плотно прижались друг к другу. Шлюпку сильно качало, а нас то и дело окатывало ледяной водой. Все мы ужасно замерзли, ноги побелели и не сгибались. В дополнение ко всем страданиям, меня мучили приступы морской болезни.

К полуночи море немного успокоилось. К тому времени в шлюпке нас осталось только пятеро: капитан Стефенсон, я, матрос первого класса Мэй, кочегар Сторей и помощник главного буфетчика Спулерэ».

Позднее третий помощник дал некоторые пояснения и дополнил свои мрачные записи в дневнике. Джеффри (он умер одним из первых) примерно после часа в шлюпке начал сходить с ума: он все время бормотал, что никакой надежды на спасение что все должны умереть. Он сидел, и вода доходила чуть ли не до шеи. Через какое-то время он начал опускать голову под воду, чтобы скорее умереть. Товарищи пытались удержать его. Через некоторое время он погрузился в предсмертный сон. Потом его взгляд стал неподвижным, остекленелым. Третий помощник понял, что Диксон умер; не говоря ни слова, он и еще один моряк приподняли тело Диксона и осторожно столкнули его за борт.

Многие кочегары и машинисты поднялись на палубу торпедированного «Хатлбьюрй» прямо из котельного и машинного отделений, поэтому на них была легкая одежда — комбинезоны, майки, безрукавки… Они умирали первыми.

«Сиббит, как мнр помнится, был следующим. Перед войной он торговал церковными принадлежностями. Внешне он вел себя спокойно, большее время молчал, но просто потерял всякую надежду на спасение. Он сидел в самом носу шлюпки и меньше других находился в воде, но все равно умер. Сначала стал сонным, а через несколько минут я заметил, что он уже мертв».

Молодой буфетчик Спулер решился обвязаться тросом и попробовать переплыть на соседний спасательный плотик, на котором, как ему казалось, было лучше, чем в залитой водой шлюпке. Проплыв половину пути, он почувствовал, что обессилел, тяжелая промокшая одежда тянула его вниз. По приказу Стефенсона полуживого Спулера с помощью троса втащили обратно на шлюпку. В результате этой смелой попытки Спулер потерял обе ноги: они замерзли настолько, что позднее их пришлось ампутировать.

По мере того как умерших сбрасывали одного за другим за борт, шлюпка становилась все легче и ее планширь поднимался все выше над поверхностью моря, а когда оставшиеся в живых откачали из нее воду, она больше уже не заполнялась ею. К утру из двадцати человек в живых осталось только пять, слишком обессилевших и подавленных, чтобы предпринимать что-то с целью спасения. Тем не менее благодаря нечеловеческому усилию наиболее стойкого из них — кочегара Сторея эти люди смогли кое-как поставить мачту и поднять на нее оранжевый парус. Однако дотянуть мачту до нормального вертикального положения сил у моряков не хватило, и поэтому парус не наполнялся ветром настолько, чтобы дать шлюпке движение вперед. Не говоря ни слова, кочегар Сторей прыгнул за борт шлюпки и поплыл. Когда он скрылся в тумане, на оставшихся в шлюпке это почти не произвело никакого впечатления: они лишь дважды окликнули его слабым голосом. Теперь их осталось четверо.

Большую часть из четырнадцати человек смерть скосила и на спасательном плотике старшего радиста Фернсайда. Моряки, попавшие на плотик первыми, вынудили последних четырех все время стоять; только эти четыре человека и пережили ночь.

Первым умер кочегар, одетый в брюки и майку; следуюшим был кок, на котором кроме трусов и майки был только тонкий кухонный халат.

«Всякий раз, когда кто-нибудь умирал, второй механик Джозеф Тайг начинал стонать и что-то бормотать. Он беспрерывно напевал двадцать третий псалом „Господь бог мой пастырь“. Потом он начал плакать и кричать, что хочет домой, в Глазго. Он умер последним. Сначала Тайг впал в сонливое состояние. Мы пытались разбудить его, терли ему ноги, трясли его, пробовали заговорить с ним, но все это оказалось напрасным».

Через несколько часов к плотику Фернсайда ветром принесло другой плотик, в котором они увидели артиллериста военной команды, одетого в шерстяную куртку защитного цвета. Он не реагировал на оклики и, казалось, был ошеломлен. Когда плотики приблизились друг к Другу вплотную, Фернсайд увидел, что артиллерист мертв. Тело умершего сбросили за борт, а обнаруженные на плотике запасы провизии вскрыли. Постепенно к пяти оставшимся в живых начали возвращаться силы и бодрость духа. Их спасательный плотик дрейфовало ветром и волнами еще в течение двух суток, и все это время кругом ничего нельзя было увидеть из-за тумана. Когда туман наконец рассеялся, они увидели, что находятся — и, по-видимому, уже давно — в заливчике у берегов Новой Земли. До берега было не более мили, а в двух-трех милях е сторону у берега стояло большое американское судно. Американцы выслали к плотику катер, который и взял его на буксир.

Положение девяти моряков, покинувших «Хатлбьюри» на спасательном плотике во главе с первым помощником, оказалось намного лучше. После того как немецкая подводная лодка оставила этот плотик в покое, на нем не умер ни один человек. Первый помощник Гордон регулярно давал каждому отпить по глотку вина из оставленных немцами бутылок, а сознание того, что от берега их отделяет всего три мили, позволяло надеяться, что в море им придется пробыть всего несколько часов. Моряки соорудили укрытие из небольшого паруса, открыли найденную в рундучке банку с ворванью, и каждый целых полчаса растирал свои ноги жиром, чтобы предохранять их от обморожения.

Рано утром они увидели в тумане спасательную шлюпку, над которой все еще висела тень смерти.

«Мы увидели, как сквозь туман начал вырисовываться силуэт шлюпки с наполовину поднятым парусом. Пользуясь веслами, мы подошли к ней. Оказалось, это была та самая спасательная шлюпка с нашего судна, которая опрокинулась, заполнилась водой и чуть не затонула, когда мы покидали торпедированный „Хатлбьюри“. В ней находились выбившиеся из сил капитан, третий помощник и еще два человека, а также тело умершего. Мы столкнули тело за борт, и мои ребята, у которых еще сохранились силы, быстро вычерпали из шлюпки воду, правильно поставили парус и вскоре добрались до берега».

У Гордона был свой компас, и он знал, где находится земля, потому что ему сказал об этом командир немецкой подводной лодки. Несколько глотков вина, галеты и сгущенное молоко восстановили силы четырех моряков, потерявших всякую надежду на спасение. А шлюпка тем временем уже входила в узкий проход небольшого залива со скалистым островком в средней части его. Пострадавшие моряки высадились на берег острова и соорудили небольшой лагерь. Остров оказался бесплодным и необитаемым, но на нем было много занесенного штормами дерева, и вскоре первый помощник установил небольшой тент из парусины и уже кипятил на костре молоко и варил солонину. Подаренный немецкими подводниками черный хлеб разделили поровну, в лагере была установлена морская дисциплина, налажено постоянное наблюдение и очередность дежурства. Одновременно Гордон организовал поиск других обитателей на побережье залива.