Что-то с силой ударилось о дубовую дверь. Снаружи послышался беспорядочный треск крыльев, мерзкий клекот. Живое существо – по-видимому, гигантская птица,- сотрясая дверь массивной тушей, пыталось приникнуть внутрь.

– Это Акбаба,- испуганно выкрикнула Паприка, забившись в угол дивана.

Дзиннай заранее выложил на барной стойке все колющее и режущее и теперь вышел из-за нее, сжимая в руке тонкий нож. Выждав момент, он стремительно распахнул входную дверь.

Акбаба залетел в бар, взмыв под самый потолок. На свободном пятачке развернулся и, остановив взгляд на Паприке, уже изготовился камнем броситься на жертву, но в этот миг Дзиннай хладнокровно метнул нож и попал чудовищу в глаз.

Откинув назад лысую голову, венчавшую тонкую шею, Акбаба рухнул на стол, содрогнулся от боли, роняя черные и белые перья, и спустя мгновенье исчез. Не реагируя на суматоху, на диване похрапывал Куга.

– Наш противник – вышедшие из сна оборотни.

В управлении незамедлительно сформировали штаб, и на первом совещании Тосими Конакава обратился с воззванием к командирам штурмового отряда, автодорожной полиции, спецтехники, мобильного и воздушного патрулирования. Ему не оставалось ничего иного – только предать огласке реальные факты, однако вдаваться в подробности времени не было.

– Победить их можно только за счет силы духа. Очень важно сохранять самообладание и не поддаваться на хитрости и уловки противника. В случае применения оружия противник исчезает, но может появиться вновь. Борьба будет долгая и изнурительная. Однако малодушие – также наш противник. Настоятельно прошу каждый отряд бросить все силы на борьбу с врагом. Итак, всем отрядам – тревога!

Мудрый Куга смог быстро приспособиться к миру снов. Легко уснув, он погрузился в сновидение – и вот уже сражается с чудищами.

Словно символ духовного взлета, он взбирается по подвесной лестнице и оказывается высоко над городом. С небесной выси окидывает взглядом бурлящие ночные кварталы, где хаос достиг апогея. Но стоило ему миновать это сновидение, как он обрел свободу действий и контроль над своим телом. И вот, очистившись духом, Куга с улыбкой противостоит злу. Его тело выросло в несколько раз.

Перекресток сотрясается от сирен патрульных машин. Куга видит, как угрожают прохожим сциапод и Грило, а звездообразное чудище Хаборим сводит с ума водителей и, скрестив пальцы в символическом знаке, монотонно повторяет Шива-сутры. Чудища, злобно глядя на Кугу, сгорая, исчезают.

Дымчатая реальность скрадывает пространство, границы сна не существует. Это не ночь, но уже и не день. Сквозь чересполосицу света и тьмы, будто в световых судорогах стробоскопа, сквозь вздымающиеся мостовые, над которыми колышутся, точно резвясь, дома, и на фоне кутерьмы машин, людей и чудовищ, чьи блики напоминают отражения экрана на стекле кинобудки,- Паприка, а вместе с ней и Дзиннай, отбиваясь, мчатся в поисках зримой реальности. Они знают, что этой зримой реальности нет нигде. И это не может их не беспокоить. Разве отсутствие зримой реальности не повод для различных беспокойств? И разве это не тот мир, где побеждают лишь те, кто способен беспрепятственно пересекать его границу? В руке Дзинная возникает пистолет; Паприка подозревает – откуда-то из прошлой жизни. Защищая ее, Дзиннай время от времени вонзает нож в шеи настигающих их Грило. Они стремятся попасть к ней домой – где, они надеются, спасительный туннель в реальность.

Перед их глазами вырастает величественный собор. Они знают: это западня. Внутри их встретит бессознательное сумасшедших – впрочем, их собственное бессознательное тоже там будет. Дзиннай и Паприка не колеблясь взбегают по лестнице к собору. Двери собора распахнуты – точно разинутая пасть. Собор будто зловеще манит их внутрь.

– Мерзавец!

Дзиннай снова и снова палит, целясь внутрь этой пасти. Лестница под ними ходит ходуном – и вдруг собор исчезает, а Паприка поднимается по лестнице своего дома. Дзинная рядом нет.

Паприку тревожит, что Морио Осанай не появляется ни в снах, ни в реальности с того мига, как его в облике молодого самурая скосила пуля инспектора Убэ. Кто знает, может, в ней пробудилась любовь к нему, подогреваемая жалостью к красивому и трагичному, словно бы тисненому, образу молодого самурая?

Табличка, выгнутая так, будто расплавилась и вот-вот потечет, указывала на пролет между четырнадцатым и пятнадцатым этажами. Неужели Паприку привели сюда мысли об Осанае? Она бежит по коридору к его квартире. Он у себя в спальне. Голый лежит на кровати, уставившись в потолок. Взгляд безжизненный, словно Осанай утратил ключевую часть собственного «я».

– Не переживай. Вот увидишь, она вернется,- склонившись над беднягой, говорит теперь Ацуко Тиба.- Твоя суть. Ну же, Осанай! Ты такой милашка!

Осанай смотрит вверх, на Ацуко. Его глаза – будто обсидиановые дыры, они манят ее, и Ацуко невольно прижимается к его щеке.

– Бедный мальчик!

– Тиба-сан. У меня нет ощущения реальности,- равнодушно говорит Осанай, и Ацуко теряется в догадках.- И ты способна любить меня лишь таким.

«Хочешь сказать, что я в состоянии любить только за это? Может, и так. А может, потому, что сама причастна ко злу. И мы с тобой, как два падших ангела, не в силах устоять перед тем прекрасным, что в нас есть». Они обнялись. И ласкали друг друга, распаляемые муками совести. Ацуко не заметила, как оказалась нагой. Комнату скрадывает синева, будто они погружаются на сумрачное дно моря. Ацуко застилает собой Осаная, как морская звезда поглощает свою добычу – наутилуса. Конечности будто немеют. Она предвкушает, как в момент всплеска ее настигнут конвульсии. «Бес! Неужто в меня вселился бес? В мою душу и плоть. Допустим, нет. Тогда что?»

– Это не так,- говорит Сэйдзиро Инуи.- Вижу, ты считаешь, будто бог и дьявол – две разные ипостаси, добро и зло – противостоящие друг другу идеалы, а человек – зыбкое существо между ними?

«Откуда он за нами наблюдает? Где говорит? Из этой комнаты? Или с экрана телевизора?» Но под напором страсти Ацуко не в силах даже оглядеться.

– Нет, не так. Добро и зло противостоят человеку двумя гранями единого целого. А бог и дьявол – лишь религиозные сущности, противопоставленные ничтожному мирскому здравому смыслу и нравственности, мещанству и разуму.

Сэйдзиро Инуи возник сбоку. Он лежит голышом на кровати, положив руку на плечо Осаная, и беседует с Ацуко. Это уже ее не удивляет. Смущает другое: обычно речь Инуи во сне абсурдна, слова – невнятны, а сейчас она все слышала прекрасно, отчетливо понимала смысл и не могла сомневаться в их разумности.

– Верно, ты должна была знать это с самого начала. И добро, и зло едины в наших снах. Именно поэтому мы трепетно памятуем о зле. И именно поэтому разного рода зло находит отклик в душах людей – сродни божеству. Добро благодаря злу. Бог благодаря дьяволу.

С треском выломав дверь, в комнату вваливается Тацуо Носэ. За ним – суперинтендант Ямадзи и два инспектора.