Передача 8-й армии 4-го кавалерийского корпуса означала, что конная масса должна будет нанести свой удар по врагу. Поэтому 5-й кавалерийский корпус должен был наступать вслед за 4-м кавкорпусом, а также в конную группу (ее мы будем условно называть группой Гилленшмидта) были переданы пятьдесят дополнительных легких трехдюймовых орудий. Штаб фронта еще предполагал, что после успеха прорыва главной группы на луцком направлении тяжелая артиллерия, которой в войсках Юго-Западного фронта катастрофически не хватало, — 168 орудий на четыре армии, так как львиная доля тяжелых батарей была отдана Западному фронту ген. А.Е. Эверта, — будет переброшена в группу Гилленшмидта. Правда, этого так и не произошло.

Имела ли право на существование такая группировка конницы 8-й армии в Брусиловском прорыве? Ведь стоит напомнить, что приданная группе Гилленшмидта пехота была исключительно слаба, предварительной подготовки прорыва не проводилось, а тяжелая артиллерия отсутствовала. Так, участник войны, в будущем эмигрант-белогвардеец, являвшийся непримиримым врагом Советского Союза, Е.А. Месснер писал, что такая группировка явилась бессмысленной. Месснер указывал: «…планом генерала Брусилова, который хочется назвать невежественным уже потому, что главнокомандующий, располагая 13 кавалерийскими дивизиями, все 13 включает в ударные группы для атаки мощной и глубокой фортификационной системы, непосильной, может быть, и для пехоты». И далее он разъясняет подробно причину неудачи прорыва: «Прорыв фортификационной системы — дело артиллерийско-пехотное; коннице, неогневому роду войск, тут делать нечего. Ее можно приберечь для завершения битвы, когда пехота прорвется через всю фортификационную систему противника. Брусилов же забывал всю войну, что он общевойсковой (генеральный) полководец, и думал, как и в бытность свою корнетом, кавалерийским образом. Это — отличный образ военных мыслей, но для главнокомандующего фронта он не годится. Если в Черновицком сражении конница атаковала неприступные окопы, то это не значит, что план Брусилова был хорош — хороша была, изумительно хороша была конница. Нельзя также не удивиться постановкой конных дивизий в резерв Ровненской группы 8-й армии и ударных групп 7-й и 9-й армий. Их немыслимо было применить для поддержки атакующей пехоты, потому что коню не пройти в лабиринте траншей и ходов сообщения, да еще под напряженнейшим вражеским огнем. А если употребить эти конные дивизии в спешенном виде, то их огневая и ударная сила будет так незначительна, что в позиционном сражении роли большой не сыграет»[294].

Как видим, вновь главная вина сваливается исключительно на ген. А.А. Брусилова, в чем, несомненно, есть своя немалая доля истины. Но нельзя забывать, что и командармы отводили кавалерийские дивизии в резерв, не веря в успех развития прорыва конной массой. Именно командармы усадили конницу в окопы, прикрывая оголявшиеся участки фронта, так как пехота сосредоточивалась на решающих направлениях атаки, чтобы получить решительный численный перевес над противостоящим противником. Здесь вина за неумелое использование кавалерии — общая.

Напротив, именно штаб Юго-Западного фронта, передав 4-й кавалерийский корпус 8-й армии, последовательно настаивал на производстве прорыва и на этом участке, который должен был ведь организовывать не Брусилов, а штаб 8-й армии. Повторимся, что коман-дарм-8 ген. А.М. Каледин вообще не предусматривал использование конницы в прорыве,' отводя ей роль прикрытия северного фаса армейской линии. Таким же образом, кстати говоря, поступил командарм-9 ген. П.А. Лечицкий, отправив 3-й кавалерийский корпус в окопы напротив Черновиц.

Другое дело, что, настаивая на вводе большой конной массы в сражение, главкоюз должен был лично проконтролировать разрешение этой проблемы и провести надлежащую группировку конницы 8-й армии, раз уж командарм-8 не желал использовать конницу по ее прямому назначению — вводу в прорыв. Этого-то ген. А.А. Брусилов не сделал, ограничившись общими указаниями и даже больше того — отдав приказ об ударе конной массой по предварительно не разрушенной пехотой обороне врага. Такой подход не мог принести успеха. Кавалерия не может стать средством прорыва укрепленной полосы. Ее роль — средство развития такого прорыва. Давление на фланги отступающих частей противника должно перемалывать его войска и дробить сопротивление на отдельные очаги. То есть локализация до подхода своей пехоты. В любом случае прорыв конницы есть великий моральный фактор окончательного поражения врага, так как один только вопль далеко в тылу «Казаки!» способен заставить обозы побежать и забить дороги для своих отходящих войск. Для войск же главное — психологическое ощущение постоянного присутствия на фланге конницы врага, с глубоким заходом ее в тыловую зону. А в русской армии конница применялась как средство проведения редких и ограниченных по своим результатам контратак узко тактических задач.

Действительно, многочисленная конница 8-й армии — два кавалерийских корпуса — была сосредоточена на отшибе от главных сил, в стороне от атаки главной группы, на неудобной для прорыва местности. И это в то время, как конница была так нужна в центре, где австрийцы бежали, бросая оружие, и требовалось только добить бегущего неприятеля, введя в прорыв большие конные массы. Просто корпус генерала Гилленшмидта предназначался не для преследования, а для организации прорыва без поддержки тяжелой артиллерии, сквозь неприятельские позиции, укреплявшиеся восемь месяцев! Между тем уже впоследствии, в 30-е годы, было установлено, что прорыв укрепленных полос противника, насыщенных артиллерией и пулеметными точками, невозможен даже посредством легких танков. Что уж говорить о коннице!

Поэтому атака 4-го кавалерийского корпуса, в принципе, и не могла удаться. Безусловно, главкоюз ген. А.А. Брусилов постарался насытить группу ген. Я.Ф. фон Гилленшмидта пехотой — тринадцать тысяч штыков — это почти целая пехотная дивизия! Плюс 46-й армейский корпус, пусть и слабого состава. Однако генерал Брусилов не дал главного — средств для непосредственного производства прорыва: должного количества батарей, в том числе тяжелых. Легкие орудия не смогли проделать в обороне противника надлежащих брешей, и потому удар дивизий 4-го кавалерийского корпуса захлебнулся, несмотря на тот факт, что неприятельские окопы защищались спешенными кавалеристами венгерской конницы и польскими легионерами.

Действительно, штаб фронта рассчитывал, что успех конного удара будет возможен еще и потому, что противостоящая русским линия обороны занималась спешенной конницей и поляками Ю. Пилсудского. Русские были уверены в малой устойчивости войск Польского Легиона, а в 1916 году дополнительно к пехотным бригадам были сформированы еще и два уланских полка. На данную точку зрения влияло и то обстоятельство, что в 1916 году Польский Легион комплектовался преимущественно из русских подданных польской национальности. Тем не менее поляки проявили себя упорными бойцами. Ведь австрийцы обещали много, а вот смогли бы они реализовать свои обещания полякам, уже оказавшись в экономической и политической зависимости от Германии, которая не торопилась с обещаниями.

Всего противник имел на противостоящем русскому 4-му кавалерийскому корпусу участке 1, 9 и 11-ю кавалерийские дивизии, а также Польский Легион. Укрепленная полоса здесь состояла из трех линий траншей с тремя полосами проволочных заграждений по четыре ряда кольев, а также фугасы. На наиболее опасных участках окопы были усилены несколькими бетонными капонирами для пулеметов и противоштурмовых 57-мм орудий. Откуда же взялось столько огневой мощи у этих спешенных кавалерийских дивизий, оказавших русским надлежащий отпор? Ответ прост: в ходе боев 1916 года австрийским кавалерийским дивизиям придавались пехотные батальоны и даже целые полки. Это при том, что созданные еще в 1915 году при кавалерийских дивизиях стрелковые дивизионы (из спешенных конников) как раз в 1916 году были развернуты в стрелковые полки. Русская разведка отмечала, что у неприятеля «кавалерийские дивизии в рассматриваемый период превратились в полупехотные путем не только разворачивания стрелковых дивизионов в полки, но и придачи кавалерийским дивизиям пехотных батальонов и даже полков. Подобно пехотным дивизиям, и кавалерийские теперь входят в состав корпусов (армейских и конных)»[295]. Например, в 4-ю кавалерийскую гонведную дивизию графа Маренци был включен 3-й босно-герцеговинский полк, в 7-ю кавалерийскую дивизию генерала Мицевски — 16-й ландверный полк.