«объяснить», а принять на себя весь удар негодования и презрения, которым в свое время Кара прошлась по нему.

— Это не самая лучшая…

— Къярт, пожалуйста. Он такой же воин Братства, как и я. Будет лучше, если я с ним поговорю — с ним и со всеми остальными. Тебе и так есть, чем заняться.

— Хорошо, — Къярт тянул, ожидая, что Райз вмешается. Тот молчал. — Если ты так хочешь.

— Спасибо. Дай мне немного времени, прежде чем переходить к следующему. Я не собираюсь разговаривать с каждым по отдельности, но первый раз это лучше сделать один на один.

— Если что, мы будем поблизости.

Вероятно, Кара с самого начала, еще до того, как они оставили гостиницу, планировала взять на себя часть по разъяснению паладинам, что к чему — иной причины снова надеть мундир Къярт не видел.

Броня исхудала и окончательно рассыпалась, обнажив свою сердцевину — седого старика, не тронутого процессами гниения и разложения. В непонимании тот озирался по сторонам и теребил дряхлой рукой подол ночной сорочки.

Кара что-то тихо ему сказала. Тот не спешил с ответом, и она продолжила говорить, пока его лицо не исказил ужас. Он бы бросился бежать или напал на нее, а, может, на Къярта или Райза, но его сковывал целый перечень приказов, которые в свое время связали Кару. Они связывали ее и по сей день.

— Ты говорил, их здесь четыре тысячи? — спросил Райз, как и Къярт, следящий за разговором Кары и паладина. Тот проклинал ее на чем свет стоит, но Кара стоически сохраняла невозмутимость на лице.

— Не меньше.

— Это будет непросто. И не быстро.

Къярт ничего не ответил.

Как ему удержать такое количество призванных душ, и душ не самых слабых? Сколько на это уйдет времени? Если он не хочет провести здесь всю оставшуюся жизнь, придется призывать души с утра и до вечера. И об ограничении, о котором просила Аелитт — не больше десяти призывов в день — придется забыть. А где взять энергию, чтобы хватило на всех паладинов?

Этот вопрос — единственный, на который Къярт знал ответ, но был этому не рад. В мыслях он не раз возвращался к увиденному во время призыва души Кары, и теперь не сомневался: вытягивая энергию из останков исполина, он поглотит не только его душу, но и души паладинов, запертые внутри. В кого он превратится после этого? Кем станет?

— Посмотрим, сколько я смогу вернуть за один день, — сдержанно произнес он. — Тогда и станет понятно, сколько времени понадобится на все захоронение.

Спустя десять минут Кара оставила старика сидеть на останках его брони и рвать на голове волосы в одиночестве.

— Я готова продолжать, — с прикипевшей к лицу маской невозмутимости сказала она. — Можно начать с групп по десять человек, а затем увеличить численность.

Къярт посмотрел на бесконечные ряды каменных статуй и направился к ближайшему, на ходу стягивая рубашку. Он собирался использовать метод объединения, о котором читал в книгах из библиотеки Фелиса: одна метка привязки поверх другой — хорошее средство, чтобы не ходить раскрашенным метками с ног до головы, но и рискованное, учитывая, что повреждая одну метку, терялись все привязанные к ней души.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему — без отдыха и пауз, если он хочет управиться хотя бы за месяц. Возможно ли это? Как долго он сможет выдерживать такой ритм?

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

На размышления об увиденных жизнях не было времени, но их лица намертво отпечатывались в голове. Не все из них принадлежали старикам. Самому младшему из призванных едва исполнилось семнадцать, когда он погиб от рук некроманта, толком не закончив свое обучение. Самому младшему, но не единственному, кто умер еще до двадцати. Тех, кто не дожил до тридцатилетия, было в разы больше.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

Снова мальчишка.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

Не все лица принадлежали безвинным детям. Не все принадлежали доблестным воинам. Внезапно, среди рядовых бойцов Братства оказалось не меньше лицемерия, чем в верхушке, заключающей сделки с «ручными».

Не все из них ограничивались лицемерием. Не все из них вообще ограничивали себя хоть в чем-либо.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

— Эй, притормози, — Райз одернул его, когда после очередного призыва Къярт на ватных ногах и с блуждающим взглядом собирался перейти к следующему.

— У нас нет на это времени.

— Еще успеешь.

— Райз, ты же лучше меня знаешь, что останавливаться нельзя.

Къярт почти дотянулся до брони, когда Райз заломил ему руку и оттолкнул в сторону.

— Я сказал тебе притормозить. Здесь никому не нужно, чтобы ты угробил себя. Это только первый день. Потом будешь ставить личные рекорды.

Двинув желваками, Къярт отошел в сторону и сел у стены. Рекорды, черт их побери.

Понадобилось время, прежде чем он смог сфокусировать взгляд на далеком огоньке лампы Кары, зажатой в тесном кольце паладинов. Скольких он уже вернул? Несколько десятков? Полсотни? Сотню? Да, почти сотню за несколько часов, когда до этого ограничивался десятью в день.

Аелитт с ума сошла бы, увидь она это…

Паладины смотрели на него с ненавистью. На него? Или на Кару? С такого-то расстояния было не разобрать.

Плевать.

Исходящие злостью и ненавистью, сыпящие бранью и возносящие тем же грязным ртом мольбы — сколько же от них было шума. Конечно, в том, чтобы наброситься сворой на девушку сложности не было.

Черт бы его побрал. Захлебываясь одной жизнью за другой, Къярт совсем не заметил происходящего.

Спеша исправить свою оплошность, он добавил в список приказов не раскрывать рот без дозволения Кары, и на ярусе наступила благословенная тишина. Да, так однозначно лучше.

Еще бы запретить им смотреть на Кару, как на предателя. А лучше — и вовсе не поднимать на нее взгляд, если она сама о том не попросит.

Почувствовав, что его заносит не туда, Къярт зажмурился и потер ладонями лицо. Райз прав: ему и в самом деле нужна передышка. В голове царил абсолютный хаос, мешанина чужих историй, из которых больше нельзя было ни вычленить что-либо конкретное, ни отделить одну личность от другой. Остался только прогорклый вкус прожитых в чужих телах лет; ощущение, будто его упорно топили в отхожей яме.

В первый свой день пребывания в этом мире Райз обвинил Фелиса в том, что тот ведет себя как последняя сволочь, как для