– Очухался, – послышался в темноте голос Кайсы.

– Зачем ты его ударил? – А это, кажется, мастер Берг. Мастер Берг, который никогда не покидал острова…

– А как иначе было его остановить? – В горло, под кадыком, уперлось острое жало ножа. – Эй, ты как? – спросил Кайсы и легонько надавил на рукоять.

– Уберите, – прохрипел Дмитрий. – Уберите, пока я не сломал вам руку.

Он ведь и в самом деле мог сломать. Для этого в нем было достаточно и силы, и ярости.

– Обещай не дурить, – произнес Кайсы спокойно, но нож все-таки убрал.

Рудазов и не собирался дурить, для начала ему нужно было понять, где он очутился.

– Ты во дворе Софьиного дома, Дмитрий, – а это уже голос Виктора. И этот здесь. – Ты ломился к ней, едва снова дверь с петель не снес.

Он ломился? Едва не снес дверь?..

Дмитрий сел, встряхнулся, и в голове тут же загудело. Пришлось сжать ее руками.

– Это я тебя приложил, – сказал Кайсы. – По-другому тебя было не угомонить. Другу своему вон чуть руку не сломал. Он с тобой пытался по-хорошему.

Виктор и в самом деле придерживал левую руку правой, а на скуле его расцветал кровоподтек.

– Это тоже я? – спросил Дмитрий, уже заранее зная ответ.

Виктор молча кивнул. Кивок этот можно было расценить как прощение, вот только во взгляде друга было что-то… Страх? Жалость?

– Что происходит? – спросил Дмитрий требовательно и встал на ноги.

– Вот это мы и пытаемся понять, – сказал мастер Берг. – Как ты себя чувствуешь? – На удивление, от него совсем не пахло вином, хотя Дмитрий помнил, как архитектор пил за обедом. Или не пил, просто притворялся?

– Как я себя чувствую? – Он зажмурился, прислушиваясь к себе. – Странно.

– Сил прибыло? – Кайсы крепко сжал его подбородок, заглянул в глаза.

– Прибыло. – Дмитрий снова мотнул головой, освобождаясь от хватки.

– Еще что необычное чувствуешь? Девчонка твоя сказала, у тебя кровь носом шла и глаза серебром светились.

– Кому сказала?

– Мне, – усмехнулся мастер Берг, – по-родственному. Волнуется она за тебя. Вот попросила присмотреть.

– Присмотрели? – Дмитрий потер затылок.

– Едва не опоздали. Но то, что увидели, и взаправду необычно. Да ты не морщись, к необычному нам тут всем не привыкать. И не такое видали.

– И что вы видали? – спросил и сам испугался ответа.

– Ну, глаза твои и в самом деле светятся в темноте. – Мастер Берг отступил на шаг, будто бы боялся его, Дмитрия. – И сила в тебе появилась нечеловеческая.

– Нечеловеческая – это как? – Еще один опасный вопрос. Вероятно, не так уж и нужен на него ответ.

– Звериная, – вместо мастера Берга ответил Кайсы. – И никто из нас не понимает пока, что это все значит.

– Вы думаете, это из-за того, что та тварь меня порвала?.. Это зараза какая-то?..

– Зараза. – Кайсы задумчиво кивнул, а потом велел: – Вставай, со мной пойдешь!

– Куда? – Никуда он не собирался идти. Что еще за глупости!

– В тайгу, к шаману.

В тайгу к шаману – это уже не глупость, это сущая дикость! Что ему, просвещенному человеку, делать в тайге посреди ночи?

– Если останешься, если оставишь все как есть, можешь навредить. Очень сильно навредить.

– Кому?

– Девчонке своей. Ты ведь к ней в дом рвался. Зачем, спрашивается?

Он не знал зачем. Ровным счетом ничего не понимал.

– Молчишь? Мы втроем тебя одного остановить не могли, ты озверевший был. Вот и скажи мне, что бы случилось, если бы она ночевала дома? Если бы дверь тебе открыла?

Что было бы? Думать об этом Дмитрий не просто не хотел – боялся.

– Так ты идешь? Времени у нас в обрез.

Конечно, он пошел. Умел этот странный мариец находить верные слова, умел давить на самое больное.

Шли долго, и всю дорогу Кайсы молчал, от вопросов Дмитрия не отмахивался, просто не отвечал, лишь поглядывал искоса и держался чуть в стороне, словно бы чего-то опасался. Чего? Нападения?

Кайсы заговорил, когда Дмитрий уже ни на что не надеялся и всерьез начал жалеть о принятом решении.

– Он скоро придет, – сказал мариец шепотом и взял его за руку. Хватка его оказалась стальной. – Стой!

Они замерли, прислушиваясь, всматриваясь в темноту. Дмитрий услышал шамана первым. Тихий, едва различимый шорох, больше похожий на дуновение ветерка, запах прогорклого жира и крови. Горло сдавило судорогой, чтобы не поддаться слабости, он тронул Кайсы за плечо, шепнул:

– Здесь кто-то есть.

Кайсы глянул на него недоверчиво, но из рукава его тут же вынырнуло жало ножа. А тот, кого скорее почуял, чем услышал Дмитрий, выступил из темноты. Это был старик, древний, высушенный годами, скрюченный, несмотря на жару, одетый в звериные шкуры и странную шапку, украшенную перьями. Он опирался на посох, но двигался на удивление плавно и бесшумно. Завидев старика, Кайсы шагнул вперед, поклонился, сказал, что-то на непонятном языке. Старик ответил, а потом поманил Дмитрия скрюченным пальцем.

– Иди, – велел Кайсы и подтолкнул в спину. – Не бойся.

Рудазов не боялся, не видел в старом шамане никакой опасности. А зря…

Старик, который вдруг распрямился и ростом стал едва ли не выше его самого, заглянул Дмитрию в глаза, шепнул что-то непонятное и положил ладони ему на плечо. Тяжесть этих немощных с виду ладоней оказалась такова, что Дмитрий не выдержал, упал на колени, уперся руками в землю, задышал часто, с присвистом. А шаман уже сжал его виски, сдавил так, что показалось, еще чуть-чуть – и голова треснет, как перезревший арбуз. Дмитрий зарычал, попытался вырваться, но шаман держал крепко, глазищами своими черными заглядывал в самую душу, говорил, говорил… Слова, непонятные, чужие, кровавыми каплями падали на землю, прорастали колючими цветами, обвивали ноги, руки, лицо, огненными шипами вспарывали кожу и мышцы, причиняли невыносимую боль. Дмитрий не выдержал, закричал. Он кричал, захлебывался от боли, молил о пощаде, а над притихшим лесом плыл тоскливый волчий вой…

* * *

Порог дома, в котором они с Евдокией жили так счастливо, Август переступил не без душевного трепета. Евдокия его не винила за то, что он забросил дом, оставил медленно умирать без хозяйской ласки, он сам себя винил. Поэтому по пестрым половикам шел осторожно, на цыпочках.

– Перестань уже, Август. – Евдокия появилась внезапно. Он до сих пор не привык к тому, что его любимая жена нынче может вот так… как албасты. Наверное, поэтому вздрогнул. А потом сердце наполнилось таким безграничным счастьем, что стало тяжко дышать.

– Дуня… – Он опустился на лавку, рядом со своей мертвой женой, хотел было обнять, но убрал руку. Не получались у них нынче объятья. Но ничего, главное – она здесь, с ним.