— А ты подай на нее в суд, — серьезно посоветовал Голованов.

— К сожалению, договор-то у нас был устный, а я, тупой, не догадался оформить у нотариуса!

— Филипп Кузьмич, вы наглеете, — так же серьезно продолжал Голованов, — на какие еще деньги вы можете претендовать, когда дама совершенно безвозмездно отстегнула вам немалую толику своей девичьей чести? Зажрались вы, извините, Филипп Кузьмич!

— Точно, Филя, тебе у нее больше ничего не светит! — захохотал Щербак. — Но к чему ты приплел свою жадину?

— А я по-прежнему считаю, что все деньги у нее. Или большая их часть.

— Предлагаешь выкрасть, когда Ершовой не будет дома? — усмехнулся Турецкий. — Кто тебе поверит? Кто даст санкцию на обыск?

— А показания Штамо? — не сдавался Филипп.

— Его отстранили от защиты, надули с гонораром, вот он и злобствует. Это не моя точка зрения, так думает Меркулов. К сожалению, ребята. А я думаю, что он просто не хочет нас втягивать в грязную историю. Мы же официально не имеем права вести расследование. Я не говорю про «Глорию» — вы-то как раз имеете. Вас наняли. А мы с Вячеславом — так, сбоку припека. В порядке дружеской помощи. В свободное от работы время, которого у нас в принципе и быть-то не должно. Вот Костя и беспокоится.

— Эх, найти бы компромат на этого Бруса, — многозначительно заметил Грязнов-старший, — тогда, хлопчики, мы смогли бы взять его за жопу. Явиться к нему на дачу, произвести обыск. Найти, наконец, Ленку, если она еще жива… Представьте, пойду я к министру, скажу: он, то есть Брус, похитил человека. А тот спросит: где доказательства? Да так, мол, один охранник рассказывает. И что мне ответит министр? Сказать или сами догадаетесь? Вот то-то!

— А если спровоцировать? — предложил Филипп.

— Найдите возможность, — устало ответил Вячеслав Иванович. — Что-то у нас сегодня никак не складывается хваленый мозговой штурм. Нет свежей идеи…

— Ее и не будет, пока они бедного Гуся не прикончат, — сердито сказал Филипп.

— А вот это — идея, — спокойно заметил Турецкий, и все немедленно уставились на него. — Его надо перевести из Бутырок в Матросскую Тишину. Как, Слава, сумеем?

— Это мог бы сделать Костя. Но… Ты же сам только что сказал о его отношении…

— Попробую уговорить еще раз… — Александр Борисович вздохнул. — А что у нас совершенно не телится Вадик Райский? Мы можем уломать его поработать на два фронта?

— Думаю, что способен на это лишь Юра Гордеев, — сказал Денис. — Вот если он сам объяснит Вадиму Андреевичу, чего от него ждет правосудие, разве тогда.

— А как Юра? Я не был у него несколько дней.

— Как, дядь Сань? Два ребра все-таки сломаны. А остальное в порядке. Перевели в отдельную палату, охраняем по-прежнему. Ходит, но с трудом. Так что на всю катушку задействовать мы его не сможем, только в качестве консультанта. И на том спасибо. Ну пусть он хоть с Вадимом этим потихоньку поработает.

— Завтра его ждет у себя мадам Ершова, — вставил Филипп. — И меня приглашала вместе с ним. Как его «личку». — И «скромно» потупил взгляд: — А может, не только для этого.

— Ох и весело тут у вас… — пробормотал Вячеслав Иванович, переждав волну нового смеха. — А время позднее. Давайте разъезжаться, хлопцы, устал я. Райского возьмите под самый жесткий контроль. Чтобы не воображал, будто он без нас что-то стоит.

1

Имея на руках ксерокопию заявления Гусева в Генеральную прокуратуру, Турецкий решил не дергать Меркулова раньше времени. Он уже продумал для себя один решающий ход и не хотел выглядеть в глазах Кости ни шантажистом, ни провокатором. А такой мотив Костя мог углядеть.

Ход этот, между прочим, был стар как мир — пресса! Вынужденное обращение российского гражданина, стараниями бывших партнеров упрятанного за решетку и ограбленного ими же, к широкой общественности. Бродят же вокруг здания Государственной думы оголтелые мальцы с флагами и транспарантами, требующие себе неизвестно чего? Им, значит, можно? А тут речь о прямом грабеже! О защите человеческого достоинства, больше — самой жизни!

Оно, конечно, понятно, как Костя отреагирует. Какие слова скажет и какие уничижительные термины употребит. Но зарубка в мозгу у него останется. Сам факт того, что в этой грязной истории принимает непосредственное участие ответственный сотрудник Генеральной прокуратуры, чести конторе не прибавит. Это генеральному, похоже, все до лампочки, а Меркулов, как один из старейших работников прокуратуры, все же радеет о репутации «родного предприятия». И не захочет скверной славы, которой и так уже хватает…

Но, конечно, даже к такому умному и тонкому человеку, как Меркулов, не придешь и не скажешь: «Костя, подследственного хотят убить», не имея убедительных фактов. И если у тебя не найдется что показать, просто пошлет «работать». Его коронная фраза: «Не мешай, иди работай!» — давно уже стала притчей во языцех. Значит, вопрос в том, где взять эти факты…

Вырванная из контекста фраза Ершовой о радикальном решении проблемы — еще не факт. К делу не пришьешь. Стоп! Зато заявление Гусева о том, что он опасается за свою жизнь… по тем-то причинам… пришить вполне можно. И даже нужно. Вот тогда и сработает угроза обращения к прессе. Человека, мол, убивают на ваших глазах, а вы, господа прокурорские, ни мычите ни телитесь!

Человека, о котором известно, что у него масса недоброжелателей, желающих его убить и уже готовых вот-вот осуществить свои черные замыслы, никто пальцем не тронет. И прежде всего из боязни немедленно занять его место на нарах.

Значит, надо иметь на руках и второе заявление Гусева в Генеральную прокуратуру. Мол, опасаясь за свою жизнь и в связи с тем-то и тем-то, прошу перевести меня в другое место заключения, где мне была бы обеспечена безопасность. Ну и обещаю ничего не скрывать от следствия и так далее.

Так, Вадик, где ты?

Турецкий нашел в «записной книжке» своего мобильника номер Филиппа Агеева. Филя откликнулся сразу.

— Ты где сейчас?

— Сан Борисыч? — узнал Филипп. — Отъезжаем от Таганки.

— Ты за рулем? Райский с тобой?

— Естественно.

— Притормози и послушай меня внимательно, а потом, пока будете ехать в Следственный комитет, популярно растолкуешь все своему пассажиру… Итак, что вы должны сделать сегодня в первую очередь…

Дав подробные указания, Александр Борисович отключил мобильник и набрал внутренний номер приемной генерального прокурора.

— Зиночка, это я тебя с утра волную, — шутливо начал он.

— Ах, Александр Борисович, — томно ответила секретарша генерального, — вы меня всегда волнуете. Правда!

— Разве я не вижу? — почти пропел Турецкий. — Но я теряюсь, когда вижу твои глаза… Послушай, Зиночка, у меня неотложных дел к Самому сейчас нет, но есть парочка его заданий. И по одному из них, по делу Гиневича, я сейчас отъеду, надо кое-что уточнить на месте. На контроле ж, сама понимаешь.