дела. И даже, когда процесс велся за закрытыми дверями, через своих адвокатов снова требовала давать ложные показания и не упоминать ее на допросах в суде.  Это малая часть из всего, что произошло за эти полтора года. Сегодня Ксения Собчак должна для всех перестать существовать как светский персонаж и как бренд. Сегодня по ее вине сломана жизнь у двух моих близких друзей. Любой рекламодатель, размещающий информацию о своих продуктах на ресурсах Собчак, должен понимать, что это антиреклама.",Telegram: Contact @bozhenabozhenabozhena,https://t.me/bozhenabozhenabozhena/4780,2024-02-12 05:46:01 -0500

Sapere Aude / Школа гражданского просвещения: Трибунал для Путина. Кто и как будет судить за военные преступления в Украине? - ЭХО,"вопрос правосудия в отношении войны против Украины, российской агрессии против Украины. Это экзистенциальный вопрос, причем не только для Украины. Это некоторый принципиальный, очень четкий в каком-то смысле экзистенциальный вопрос для мира и для западного мира, для свободного мира.  Потому что действительно, с одной стороны, мы как жители большой Европы в этой войне столкнулись с действительно чудовищной агрессией, которую это пространство не знало с 1945 года. С другой стороны, мы живем не просто в мире, где идут войны, а в мире, где увеличивается количество войн. По последним данным Уппсальского центра изучения войн, число войн и военных конфликтов в последние годы растет и превысило число конфликтов и войн периода окончания холодной войны.  И вопрос здесь заключается в следующем. Можем ли мы смириться с тем, что войны вообще в принципе становятся легитимным способом разрешения международных конфликтов и международных противоречий? Потому что действительно отсутствие по-настоящему всеобщей поддержки Украины в противостоянии российской агрессии действительно заключается именно в этом. И кажется, что мир разворачивается к ситуации, когда война превратится в нечто возможное, в нечто допустимое.  И в ситуации, когда эта война, эта агрессия действительно настолько находится под объективом внимания и есть возможность в такой детализации документировать все те преступления, которые совершаются в результате этой войны, и есть действительно у значительной части мира большое сочувствие к Украине как к жертве агрессии, это вопрос не только справедливости в отношении Украины, не только вопрос выживания Украины как государства, но и вопрос для мира, можно ли остановить это сползание нашего мирового порядка к ситуации постоянных войн между самыми разными государствами.  Вот сейчас, возможно, мы станем – дай бог нет – свидетелями еще и там, например венесуэльского вторжения в Гайану, которая тоже решила, что какая-то часть этой территории исторически по каким-то причинам должна принадлежать ей. То есть это то, что расползается.  И вопрос правосудия и справедливости в отношении этой войны – это возможность если не остановить, может быть, то поставить какие-то барьеры, сопротивляться этому процессу. Это первое.  Второе. Действительно, наверное, несколько соображений и ремарок по поводу российской ситуации как в прошлом, так и относительно правосудия переходного периода или просто правосудия в связи с этой агрессивной войной. Мне кажется, что здесь несколько раз Селби в своем выступлении говорила о своем опыте общения в том числе с «Мемориалом» и что даже в общении с людьми, занимающимися исторической памятью, не было полного понимания, что такое правосудие переходного периода, для чего оно необходимо и что можно ограничиться мемориализацией и тому подобное.  Мне кажется, что есть очень важное сейчас… Неизбежно, я готов в этом смысле как гражданин России, как представитель российского гражданского общества как бы в целом принимать эту ответственность в своем личном качестве. Но когда речь идет о людях и организациях в целом, мне кажется важным сказать, что российское гражданское общество работало в ситуации среды неоткрытой для него, некомфортной для него, среды, где ему постоянно противодействовали. И это противодействие началось еще в 90-е годы, а совсем не в нулевые, не только тогда, когда это уже превратилось в государственную политику публично озвученную, публично сформулированную.  И часто мы про что-то говорим, что мы это оставим за кадром, просто потому что в действительности никакого ресурса и возможности делать это нет. Действительно, в России не был создан институт исторической памяти. Государство никаким образом не взяло на себя системно, институционально эту задачу. И общественные организации как институции действительно проделали невероятную и гигантскую работу.  Какие были здесь упущения? Во многом связанные с тем, что просто не было опыта, не было понимания, как можно действовать. Комиссии правды… Да, я знаю уже о существовании Комиссии правды, наверное, лет 15. Может быть, кто-то в России знал о них несколько дольше. Но точно в начале 90-х годов мы ничего об этом не знали как о возможной институционализации такого способа переходного правосудия.  Вопрос был не просто в том, чтобы фокусироваться на жертвах и не думать о том, кто виноват, не думать о палачах, не только о том, что палачи и жертвы пересекались между собой иногда в лице одних и тех же людей.  Но в начале 90-х годов и в каком-то смысле до сих пор Россия существовала в ситуации неоконченной гражданской войны. И это был не просто вопрос выяснения, определения жертв и палачей. А вопрос этого противостояния, которое общество, имея свою историческую память о гражданской войне и страх этой гражданской войны, до сих пор страх гражданской войны среди россиян, до начала по крайней мере полномасштабного вторжения, входил в число важных страхов. И проблема здесь не в том, чтобы столкнуться с этим страхом, но в том, что, как ни странно, это определение жертв и палачей означает общественный диалог.  И вот к этому диалогу общество в начале 90-х годов было неспособно. Оно разделилось на тех, кто за реформы, против реформ, на тех, кто действительно декларировал и желал в том числе проработки прошлого, тех, кто ностальгировал по Советскому Союзу. Но это очень важно, мне кажется, и сейчас, имея в виду перспективу будущего.  При всей жесткости, мы можем стоять на очень жестких подходах, что преступления должны быть наказаны, что виновные должны быть выявлены, но мы должны понимать, что нам придется этот процесс вести в диалоге. И вот эти формы диалога действительно должны быть изначально включены. Не просто отделиться от тех, кто может входить в число виновных, но организовывать это через общественный диалог.  Второе. Вторая очень важная вещь – это то, что было до некоторой степени упущено. Действительно об этом сейчас очень много говорят. И я в действительности в этом смысле очень благодарен современным тенденциям, современной культуре, которая стала настолько эффективной в том, чтобы увидеть