П. В. Андрей моложе меня на пятнадацть лет, вроде не так уж и много, но я вижу, какой колоссальный культурный разрыв между нами. Какие кафе в моей юности? Да их не было, даже в Риге. А уж выезжая в Россию, в Москву, невозможно было найти, они потом появились. Какие зарубежные напитки, господь с вами. Я лет до четырнадцати был уверен, что сухое вино – это вино в порошке.

Очень хорошо помню, как впервые попробовал джин-тоник, о котором читал в иностранных книгах, – это было в Нарве в 1971 году. Там был венгерский джин с голубой этикеткой и местный эстонский тоник. И это смешивалось. Я себя чувствовал героем Хемингуэя.

А что касается лексики названий, она, видимо, была всесоюзной и всепоколенческой. Потому что у нас большая бутылка вина называлась “огнетушитель”, либо “фаустпатрон”, либо, что гораздо чаще, “бомба” – 0,7. Виртуозы выпивали ее за шестнадцать секунд. Мой друг Сашка Акиншин на спор мог выпить 0,7 страшного портвейна за шестнадцать секунд, запрокинув голову.

А. Ш. Чтобы унизить окончательно моего коллегу Петра Вайля, которому не удалось в молодости насладиться напитками, я вам расскажу еще об одной страте алкогольной жизни московского студенчества. Дело в том, что существовало такое запретное понятие, как валютные бары, и в них невозможно было попасть, даже если у тебя была валюта. Потому что подозрение в том, что бармены были переодетыми сотрудниками Комитета, оно создавалось. Но проникали туда из тех институтов, о которых я рассказываю, следующим образом. Студенты довольно часто работали переводчиками у иностранных делегаций разных, и с помощью этих друзей из какой-нибудь Компартии Испании удавалось попадать в эти бары.

География такая в Москве: бар в гостинице “Космос”, бар в гостинице “Салют”, Центральный дом туриста. Это были абсолютно по тогдашним меркам такие западные места, что просто невозможно было. И когда мне один раз в Центральном доме туриста удалось купить блок сигарет “Честерфилд” за рубли – это была как победа на чемпионате мира по добыванию сигарет.

П. В. В наше время Западом был запад Советского Союза, то есть я сам жил на Западе – в Риге. И в отсутствие настоящих западных алкогольных напитков играли роль вот эти самые, производящиеся в Прибалтике. Это был знаменитый таллинский ликер Vana Tallinn, литовские плодово-ягодные вина какие-то особые, считалось, что их заказывает английская королева. Она, видимо, была алкоголичка, потому что про любой советский напиток говорили, что его заказывает английская королева. Армянский коньяк, литовские вина, эстонские ликеры, “Рижский бальзам”… Она, видимо, пила все, эта самая Елизавета. Еще была литовская водка. Ну и, конечно, мы гордились упомянутым бальзамом, хотя сами его не пили.

А. Ш. Летом 1985 года, сразу после начала антиалкогольной кампании, я поехал переводчиком делегации чилийской Социалистической партии Альенде в детский лагерь “Артек”. Система алкоголизации “Артека” (в основном это старшие пионервожатые) была налажена. Вот когда я приехал, это был июль 1985-го, эта система рухнула. И надо было все делать заново, потому что все боялись. Ясно было, что будут какие-то показательные суды, первые, кто попадутся на растлении пионеров или пионерок, они будут уволены или исключены из комсомола, и так далее. Мне довелось участвовать в создании новой системы как раз через иностранных друзей, иностранных гостей, поскольку им ничего не будет. Так вот, договаривались с ними. И они были людьми, которые с местными поставщиками вин и чачи договаривались, как эти тропки будут в лагерь вестись и как это все будет организовываться.

И. П. Коллеги, вы давно живете за границей. Ваши вкусы, ваши алкогольные пристрастия изменились?

П. В. Да, вы знаете, довольно сильно изменились. Я как в юности не пил водку по бедности, так и сейчас не пью. И хотя я семнадцать лет прожил в Нью-Йорке, я так и не привык к виски. Очень давно, полтора десятка лет пью только вино.

И. П. Андрей?

А. Ш. Вы знаете, Игорь, я, как сказали бы в моей молодости, пью все, что горит, я люблю экспериментировать. Поэтому в зависимости от настроения, и состояния души, и времени года я экспериментирую с разными напитками. Хотя, пожалуй, сухие вина остаются главными. Последние пять-семь лет, когда в Москве закончилось время бедности, восстановилась винная карта советская, очень интересно, приезжая в Москву, сравнивать свои прежние впечатления с теми, что сейчас. Причем сравнивать на основании нового опыта, накопленного за границей, на Западе, скажем так. Выясняется при этом, что какие-то вина выдерживают, грузинские прежде всего, если они не фальшивые, испытание временем. Какие-то даже по тем временам западные продукты, например, болгарский коньяк “Плиска” – это невероятная гадость. А тогда же за одну форму бутылки (она была в форме бомбочки), тогда казалось, что с этим можно прийти в хороший дом.

П. В. Сейчас в России – и это, конечно, полностью лежит в реставрационном настроении общества, – стали выпускать те самые портвеши, ту самую бормотуху. Сейчас можно купить в Москве портвейн “Агдам” чудовищного вкуса. Я специально купил и попробовал, он так же отвратителен, как был и тогда, но он продается в плане ностальгии.

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущий: Игорь Померанцев

4 ноября 2005 года

ИГорь Померанцев. Традиционная рубрика “Красное сухое”. “Послушне хласим” – поется в чешской пивной песне. “Послушне хласим” – любимое выражение Швейка. По-русски – “осмелюсь доложить”. Но речь сегодня пойдет не о Швейке, а о его создателе Гашеке, и не только о нем.

Со мной в студии коллега Петр Вайль, автор книги “Гений места”. В этой книге портреты тридцати пяти гениев – классиков литературы, кино, театра, живописи.

Петр, гений – это всегда перебор – энергии, мощи, творчества. Отношением к алкоголю гении отличаются от прочих людей? Давайте начнем с древних классиков. У вас их двое – Петроний и Аристофан.

Петр Вайль. Что касается Петрония, он прежде всего гурман, а значит, человек, понимающий в выпивке, но, пожалуй, не более того. Ничего специфического я из его писаний не выловил. Другое дело – Аристофан. Все мы знаем, и все человечество знает и живет в таком ощущении, что древние греки разбавляли вино, и это всегда ставится в упрек пьяницам нового времени. Вот, дескать, великие греки так-то и так-то.

Я попробовал в этом разобраться. Что-то меня смутило именно в писаниях Аристофана. Что-то больно много там пьяных. Или, скажем, у Платона тот же самый Аристофан говорит в диалоге “Пир”: “Давайте сегодня не напиваться так, как в прошлый раз”. Я прикинул. Сухое вино, а другого вина тогда не было, – это примерно двенадцать градусов. Считается, что древние греки разбавляли в три, в четыре раза. Ну пусть в три: четыре градуса. Вы можете себе представить, сколько нужно выпить четырехградусного вина, чтобы опьянеть? Это измеряется ведрами. В результате изучение древних текстов привело меня к выводу, что пили разбавленное вино только в течение дня. То есть скорее воду разбавляли вином для обеззараживания. Ведь не было же ни чая, ни кофе, никакого лимонада, “Пепси” и “Кока-Колы”. Эпидемии были. Воду обеззараживали вином. А уж за едой и тем более на дружеских пирушках пили нормальное вино, которое пьем и мы.