Значение новой системы уяснилось скоро. Когда приступали к введению её, то в бюджете на 1863 год валовой доход с акциза определён был в 98 миллионов, вместо 104 миллионов, которые давали откупа в 1852–62 годах, то есть новая система должна была, по-видимому, оставить в кармане народа до шести миллионов рублей. Уменьшение на шесть миллионов было предположено в видах недобора казне. Но в действительности же оказалось, что требования на вино превзошли ожидания, и общий валовой итог собственно на 1863 год дошёл до 113 577 066 рублей, что превышало откупную сумму на девять миллионов, а бюджет 1863 года — на пятнадцать миллионов. Чистого дохода было получено 106 453 194 рублей, то есть более откупного на 2 321 477 рублей, или на 2,2 %, и против бюджета, больше чем на один миллион, то есть с лишком на 7 %. Имея в виду эти цифры, господин Корсак стал вычислять, сколько в кармане народа осталось прибыли за первый год новой системы, и пришёл к следующему результату. «У этого (то есть у русского) народа, — говорил он, — сохранилось шестнадцать миллионов рублей серебром, а может быть и несколько миллионов более». Но над этой политико-экономической игрой в цифры подсмеялась сама судьба, и вместо шестнадцати миллионов, по ошибке наборщика, было поставлено шестьдесят шесть миллионов. Составляя нашу летопись, мы внесём в неё и подлинные слова господина Корсака, который писал: «Как бы ни усилилось потребление вина, но оно всё-таки не могло усилиться в такой степени, в какой понизилась цена на вино. Это обстоятельство в то же время имеет весьма важное нравственное и экономическое значение: у народа сохранилось 66 миллионов, которые прежде шли на вино». Господину Корсаку отвечали тоже на основании цифр, что народом издержано в 1863 году более чем на триста миллионов против 1862 года. В Тамбовской губернии, сравнительно с 1862 годом, в 1863 году выпито водки на 215 % более; в Пензенской на 281 %; в Пермской на 171 %; Саратовской на 108 %; Иркутской на 151 %; Орловской на 150 %; Якутской на 151 %; Ярославской на 150 %; Воронежской на 127 %; Рязанской и Тобольской на 119 %; Тамбовской на 116 %; Казанской на 115 %; Московской и Вятской на 111 %; Симбирской на 105 %; Архангельской на 90 %; Нижегородской на 98 %; Петербургской на 93 %; в пяти губерниях на 72–79 %, а в четырёх на 61–72 %; в Новгородской на 55 %; в Екатеринославской и Псковской на 49 %; Олонецкой на 15 % и Таврической на 5 %. В губерниях великороссийских в 1862 году выпито 7 218 191 ведро безводного алкоголя (или 19 154 450 вёдер полугара), а в 1863 году 14 681 714 вёдер алкоголя (или 39 636 089 вёдер полугара), то есть на 101 % более. В 1863 году вся Сибирь выпила 1 170 000 вёдер алкоголя вместо 500 000 вёдер, выпитых в 1864 году, то есть на 134 % более.

Всеобщее пьянство обратило на себя внимание правительства, и 18 сентября 1864 года высочайше утверждено было мнение Государственного совета о возвышении патентного сбора. В 1865 году была учреждена комиссия для пересмотра правил о торговле крепкими напитками с целью ограничения пьянства народа. Член этой комиссии князь Васильчиков, по его собственным словам, вынес из неё следующее впечатление: «Впечатление то, что комиссия эта была не серьёзная: она открыла свои действия заявлениями и чтениями записок, составленных чиновниками питейно-акцизного управления, в коих оспаривался, отвергался самый факт распространения пьянства, и все жалобы на это печальное явление приписывались партии прежних откупщиков, и чиновники утверждали, что народ пьёт не более, как и прежде». Комиссия эта пришла к следующим мерам:

1. оптовая продажа питей допускается повсеместно без всякого разрешения;

2. все места раздробительной продажи, в том числе и на вынос, с небольшими исключениями, в городах могут быть открываемы не иначе, как с разрешения общества, владельцев земель, городских учреждений и других ведомств;

3. должно быть обращено строгое внимание на личность виноторговцев, от которых требуется полная благонадёжность (?);

4. патенты на питейную продажу выдавать только годовые, с возвышением цены оных, по мнению некоторых членов комиссии;

5. увеличить установленное расстояние питейных заведений от сельских церквей и ввести в законодательство некоторые другие учреждения, близ которых не может быть терпима продажа;

6. определить ближе внешнее устройство питейных заведений, не допуская в оных никакой мебели, кроме полов и стойки;

и 7. допустить в питейных заведениях продажу известного качества холодных закусок.[203]

Наконец, одними из последних мер против пьянства были, во-первых, решения городских дум обложить питейные заведения новым акцизом в пользу города, а Санкт-Петербургская дума даже учредила особый комитет для наблюдения за кабаками. Во-вторых, меры, принятые земскими собраниями многих губерний, но о результатах их мероприятий мы ничего не знаем, исключая того, что они, подобно думам, хотели ещё раз обложить налогом патенты для увеличения земских сборов. Правительство совершенно основательно сочло такое обложение излишней роскошью, а земские учреждения на это отвечали, что «мера эта будет иметь следствием то, что приход (земских учреждений) не покроет предположенного расхода, и земские учреждения принуждены будут отказывать правительству в удовлетворении той или другой потребности».

В то же время меры против пьянства принимал и сам народ. Ещё в 1864 году на заводах нижнетагильских, северском, верхнеисетском и ревнинском восемь сельских обществ открыли у себя общественные городские питейные заведения, в которых продажа должна была производиться на капитал общества и в пользу его. В 1866 году в Уфимском уезде на железном заводе Белосельских-Белозерских также состоялся приговор не давать никому разрешения на продажу напитков, и если не будет препятствия от акцизного управления, то открыть три питейных заведения от имени общества. Устройство дела возложено было на собрание выборных. Таким образом, сама жизнь пыталась ещё раз выработать себе общественные питейные дома, в которых, несколько веков назад, зародилась культура русского народа.

Ранним утром первого января 1863 года открыла свои действия новая акцизная система, и дешёвая водка, оставшаяся от откупа, окрещена была именем «дешёвки». Народ был счастлив, что дешева водка, столь для него необходимая, и, собравшись перед домом одного откупщика, пропел ему анафему, а своему государю возгласил многолетие. В Шуе на Святках кто-то ходил по трактирам, замаскировавшись в надгробный памятник откупу. Ходячий памятник представлял большой четырёхгранный столб, широкий снизу, узкий кверху, по сторонам его были написаны приличные эпитафии, оплакивающие откуп. На всё, что делалось теперь перед глазами народа, он отвечал своими лубочными картинами: «Похороны откупа, или Славный был покойник!» — «Дешёвка забирает ловко!» — «Пить до дна — не видать добра!» и так далее. А общество между тем кричало, что народ спился, что непременно сопьётся. Но и теперь, как и всегда прежде, далеко не весь народ пьянствовал, а потому хлеб сеялся по-прежнему, портной и сапожник по-прежнему шили платье, и весь мир шёл своим порядком. Но дело в том, что с годами в народе накопилась достаточная сумма надломленных сил, что у многих из народа появилось денег больше, чем прежде, а девать их некуда, как только пропить, и, с другой стороны, оказалось много людей или готовых выпить, или убедившихся, что легче напиться, чем наесться, и вот к кабакам потянулась целая вереница разного люда: