– Я сделал запрос по своим каналам, все подозрительные случаи, связные с людьми из этого списка, проверяются. Пока связи со станцией нет, но вся важная информация в реальном времени загружается на «Гырат», сейчас он орбите, и направляется к Марсу. Даже если со станцией связаться не удастся, они узнают обо всём, что происходило на Земле, до самого последнего момента. Да, и ещё у меня для тебя есть подарок, – спохватился Замиль. Раскрыв портфель, он вынул оттуда папку. – Твоё досье, которое на тебя составили двадцать с лишним лет назад.

Взяв в руки папку, Аббас её раскрыл, прочитав первые страницы, усмехнулся. – Ха… Они дали мне кодовое имя Бином. А на тебя тоже есть досье?

– Да, у меня кодовое имя Хаджи, с пометкой во второй степени.

– Зачем в степени?

– Наверное, потом что, живя в Штатах, я два раза ездил в Мекку как паломник. Но они не знают, что сейчас я уже трижды побывал в Мекке.

– Значит, ты теперь Хаджи в кубе?!

Они рассмеялись. В двух заурядных старцах, смеющихся во дворе дома, трудно было распознать людей, сумевших невероятными усилиями вырвать горсть потомков Земли за пределы трагической судьбы их родной планеты.

– Откуда у тебя это досье? – закрывая папку, спросил Аббас.

– Президент передал, сказал, нам будет интересно.

– Значит, им удалось достать эти документы очень давно. Я подозревал, что его покойный отец знал с самого начала. Он молчал, но знал, кто я и откуда. Поэтому наперекор всем предостережения его окружения наши проекты поддерживались без лишних вопросов.

– После того как ты уехал из страны, я передал ему тот полис и твои слова о том, что этот документ даёт право зарезервировать два места в экспедиции: желательно за членами его семьи. Он вернул полис спустя полгода.

– И что? – заинтересовался Аббас.

– Он вписал туда имена молодой семейной пары. Это ремесленники из глубинки. Она победительница конкурса ковроделов, а её муж потомственный кузнец, мастер по изготовлению холодного оружия. Они сейчас там: парень работает в бригаде Зураба.

– Это его выбор, – задумчиво бросил Аббас. – А почему ты и Адель отказались лететь с молодёжью?

– Молодёжи нужна свобода, а мы пожилые, нам там делать нечего. А почему ты не решился вернуться туда?

– Ты сам ответил, мы своё пожили. Одного зануды Зураба им хватит с избытком. И к тому же я хочу наблюдать «Последние шоу» с первых рядов!

пыль

Тяжело дыша, Эмин открыл глаза. В зловещей тишине грудь прожигала ноющая боль. Над головой, пробиваясь сквозь пыль сумрачного неба, зажглись первые звёзды. Бернардо лежал у его ног. С усилием приподнявшись, Эмин наклонился к нему. Бернардо не подавал признаков жизни. Стекло его гермошлема изнутри было заляпано кровью. Он не дышал. Выше груди, из самой слабо защищённой части пневмокостюма, лёгким паром испарялась кровь. Ровера по близости не было.

Сволочь… Алекс.… У него – у офицера, было оружие! Какое задание ему дал полковник? Зачем в нас стрелял, и что стало с профессором?

Эти вопросы не давали ему покоя. Он пытался связаться с Туралом, но его жилет был пробит выстрелом насквозь – передатчик на груди не функционировал. Связь на разбитом модуле тоже не работала. Сервисный ранец на Бернардо был не повреждён, но подключиться к нему в полевых условиях было нереально. Всё, что он смог сделать, – переключить его рацию на канал связи с ровером N2. Шансы на то, что микрофон в гермошлеме Бернардо уловит его крик в разреженной атмосфере, были близки к нулю. Он припомнил, как в старых историях герои отправляли сообщения, перестукиваясь азбукой Морзе. Но ни этой азбуки, ни бинарных кодов он не знал. Пытаясь дать о себе знать, он бился головой о гермошлем Бернардо.

Отказавшись от этой затеи, Эмин, задыхаясь, поднялся на ноги, перед собой протянул руку. Сверкая, как алмазная пыль, в свете фонаря, на ладонь перчатки медленно опускались ледяные снежинки. Подняв голову, он вгляделся в темно-бурое небо, облаков над ним не было. У горизонта светила северная звезда Денеб, но колея, оставленная ровером на грунте, уходила на юг.

Ровер направился к ним навстречу, и теперь они были в опасности. С трудом переставляя ноги по зыбкому песку, Эмин побрёл вдоль колеи. Начались галлюцинации: в пустоте замершей тишины послышалось стрекотание кузнечиков.

Преодолев несколько холмов по следу колеи, Эмин добрался до западного подножия скалистой горы и обнаружил там транспорт, провалившийся в трещину глубиною более двух метров. Над поверхностью виднелись только крыша и антенны ровера.

* * *

Устроившись на кухне, Замиль неторопливо пил чай, заваренный хозяином.

– Ты помнишь ружьё отца, которое пришлось мне спрятать у надёжных людей, когда мы уезжали из Штатов? – спросил Замиль, грея ладони об горячую кружку чая.

– Да, ты говорил, что тебе его вернули, – ответил Аббас, усаживаясь напротив. – В другой моей жизни, когда я был подростком, мой дядя брал меня и Эмина с собой на охоту и учил стрелять из этого ружья. Мы тогда в дичь стрелять не желали и только собирали хворост для костра.

– Я твою просьбу выполнил: отправил ружьё в твоём контейнере на «Гырате». Я только не могу понять, зачем там им может понадобиться ружьё? Полагаешь, что они решатся вернуться твоим путём, чтобы поохотится на волков?

– Я на это надеюсь. В любом случае это их жизнь, и им решать, остаться там навсегда или рискнуть, пытаясь вернуться пройдённым мною путём. Если решат начать жизнь с чистого листа, то на борту «Гырата» есть все, что им может понадобиться: медицинское и техническое оборудование, редкоземельные и биоматериалы. Всё генетическое разнообразие планеты: от простейших бактерий до генов всех народов Земли. А в том контейнере моя исповедь и библиотека знаний цивилизации. Она станет точкой опоры для возрождения будущей цивилизации. Полагаю, что мы учли всё и там люди смогут жить автономно на полном само обеспечении.

Замиль, тяжело вздохнув, посмотрел на айрокатер за окном, ожидавший его на лужайке.

– Тебя в полёте укачало? – спросил Аббас.

– Нет, – ответил Замиль. – Я вспомнил историю, которую ты мне рассказывал много лет назад. О конструкторе, который не знал, почему его самолёты летают, а крыльями не машут.

– Да, припоминаю.

– Так вот, когда три года назад мы возвращались из Вашингтона со встречи с вице-президентом, наш самолёт попал в турбулентность. Ко мне подошёл командир экипажа, и я спросил у него: «Почему крыло самолёта так сильно раскачивается?»» Он мне тогда ответил, что амплитуда колебания крыльев у крупных самолётов может доходить до двух метров, иначе бы они сломались. – И, кивая, Замиль добавил: – Так что всё-таки они крыльями машут!

Коммуникатор Замиля, лежавший на столе, запищал. Взяв его, он прочёл сообщение.