Коронер ждал. Он не сомневался, что загадочный рыцарь — человек зоркий и дальновидный, как теперь стало ясно, — несёт в опустевшем доме стражу смерти. Спутники Гастанга на всякий случай по очереди караулили у входа в долину. На шестой день, поздно утром, двое караульных галопом прискакали на постоялый двор — доложить, что усадьба пылает, словно костер на крестьянском празднике. К тому времени, когда долина открылась взору подскакавшего Гастанга, пламя бушевало там уже подобно геенне огненной, взметая к небу огромные языки, рассыпая вокруг тучи искр, окутывая окрестности клубами черно-серого дыма. Немного времени спустя на дороге со стороны усадьбы, на фоне неистовствующего пламени, показалась печальная фигура: то скакал, не слишком торопя коня, Эдмунд де Пейн, в шлеме, в хауберке, закутанный в плащ рыцаря Храма с нашитым красным крестом. Он явно подготовился к дальней дороге: трусившая позади лошадка была нагружена корзинами и вьюками. Поравнявшись с коронером, рыцарь натянул поводья, повернул своего скакуна и взглянул на темно-серые тучи.

— До настоящей весны еще далековато, — проговорил он вполголоса. — А как будет хорошо, когда настанет лето!

— А там-то что? — спросил Гастанг.

— Там все кончено, они умерли. Остальное сгинет в пламени. — Де Пейн сгорбился в седле, глазами улыбаясь Гастангу, протянул руку в кольчужной рукавице, и коронер пожал ее. — Прощай, добрый друг! — Де Пейн крепко сжал руку Гастанга.

— Разве ты не заедешь в Лондон? К своим братьям по ордену?

— Мои братья не там, Гастанг. Я отправлюсь в аббатство святого Эдмунда и поищу своих братьев среди лесных жителей. — Он подмигнул и выпустил руку коронера. — Нигде больше я не смеялся так громко и от души, как там.

— А твои обеты?

— Обеты я исполню. — Де Пейн махнул рукой в сторону горящей усадьбы. — Ты теперь поезжай, дело сделано. А я дождусь конца.

Гастанг в последний раз пожелал ему доброго пути и удачи, развернул коня и махнул рукой своим спутникам. И поскакал, не оборачиваясь, пока не услышал, как его окликают. Де Пейн, подняв обнаженный меч, вскинул на дыбы своего могучего боевого скакуна, так что блеснули стальные подковы на передних копытах. Рыцарь в развевающемся плаще взмахнул мечом.

— Deus Vult, старый друг! — прокричал он. — Deus Vult!

— Эге, — шепнул Гастанг, смахивая непрошенную слезу. — Так хочет Бог, друг мой, и да пребудет с тобою милость Его!

Брат Бенедикт смотрел на благородную госпожу де Пейн: она отложила в сторону манускрипт, повернулась, словно желая погладить рукой пергаментные свитки, которыми был завален весь стол.

— Что же, тем всё и закончилось? — спросил юный монах.

— Наверное, да, — шепотом ответила старуха. — Ты же читал письма, официальные доклады, хронику монахов аббатства святого Эдмунда? Кое-кто утверждает, что её писал сам де Пейн. — Улыбка тронула ее губы. — Рассказы о приключениях, несомненно, нравились благочестивым братьям, а уж тем паче лесным жителям. — Она сморгнула слезу. — Рассказы о рыцаре в белых одеждах, который явился издалека и защищал их от лесных разбойников и от всех, кто пытался их обидеть. О том, как этот же рыцарь вступал в поединки на турнирах, дабы отстоять их права или же заслужить в награду кошели серебра и раздать это серебро, чтобы им жилось чуть лучше.

— Ну, а король Стефан, Тремеле, ассасины, граф Раймунд?

— Это всё правда, — чуть слышно вымолвила старуха.

— Что же, де Пейн так и не вернулся в ряды ордена?

— Вернулся, насколько я знаю. Он сохранил верность своим обетам — паладин, Отвергающий Богатство воин Христов! Он никогда не нарушал клятву помогать слабым и защищать праведных. Он сражался во имя добра. И сохранил веру — а многие ли из нас, пройдя земной путь до конца, могут этим похвастать?

Чёрная магия, стремление получить тайную власть неизменно занимали умы людей во всех странах и во все времена. Учёные видели ограниченность своих знаний и старались во что бы то ни стало проникнуть за завесу непознанного, получить новые откровения. А в Средние века чёрная магия сплошь и рядом переплеталась с политической властью. Так, обвинения в колдовстве выдвигались против некоторых королев: Изабеллы Французской[130](1327 г.), Жанны Наваррской[131](1416 г.) и, уж конечно, против Анны Болейн.[132]И королям Англии приписывали участие в колдовских обрядах — наиболее известен в этой связи Вильгельм Рыжий, убитый стрелой в Нью-Форесте. Антрополог Маргарет Мюррей полагает, что это было частью древнего ритуала, связанного с человеческим жертвоприношением. Не обошло колдовство и представителей самых знатных аристократических фамилий. В 1326 г. Гуго Деспенсер, главный министр и фаворит короля Эдуарда II, едва не стал жертвой заговора с использованием чёрной магии — заговор был организован, как полагают, настоятелем монастыря в Ковентри. Деспенсер[133]слезно жаловался на это Папе Римскому, который в ответ не без сарказма посоветовал ему регулярно молиться, вести праведную жизнь и уповать на Господа Бога. Знатнейшие лорды Англии судили Жанну д’Арк и приговорили её к сожжению на костре как ведьму. Откровенно говоря, именно английские аристократы более всех были склонны выставлять своих противников колдунами и чернокнижниками. Даже дядя Генриха VI, Хамфри, герцог Глостерский, подвергся опале из-за обвинений в колдовстве.

Учитывая все это, вряд ли можно удивляться тому, что и тамплиеры, когда настал их «судный день», были также обвинены в чернокнижии и колдовстве — эти обвинения неоднократно предъявлялись ордену на протяжении всей его двухсотлетней истории. Когда в 1307 г. король Франции Филипп IV начал преследование тамплиеров, среди инкриминируемых им преступлений главными были колдовство и чёрная магия.

Но и независимо от всех этих недоказанных обвинений на тамплиеров всегда смотрели с подозрением. В Палестине они у многих вызывали недоверие и настороженность своей постоянной готовностью идти на переговоры и достигать взаимопонимания с мусульманами. Подобная политика, вместе с окружавшей деятельность ордена секретностью и особым талантом его верхушки накапливать богатства, снискала тамплиерам дурную славу; нередко в их адрес звучали обвинения в «создании государства в государстве».