– Да это от волнения. У меня и по груди, и по шее пятна пошли, вот, посмотри. Я когда волнуюсь, всегда покрываюсь пятнами. Связки только немного погрела – и все.

– Накапать валерьянки?

– Лучше таблетку приму. Выпила – и всё до лампочки.

– Не вздумай. Лучше валерьянки. Наличие волнения необходимо. Оно придаёт исполнению определённый шарм.

Камеру я уже приготовил. Фонограммы были с собой. И тут опять выяснилось, что дочь приготовила пресловутую «Сказку».

– Только попробуй!

– Мне сейчас лучше ничего не говорить. Потом можешь меня хоть помоями облить, а сейчас не говори ничего. Я уже настроилась – «Коня» и «Сказку».

– Тогда наоборот. Сначала медленную, потом быструю. Отработанный приём.

Она подумала и согласилась.

Сказать, что я волновался, значит, ничего не сказать. Я поднимался на лифте наверх, подходил к истомившейся от жары и от ожидания толпе, спрашивал, какой номер ушёл и, прикидывая в уме, возвращался назад. Дочь подымала испуганный взгляд, я отвечал, ещё только двадцатый, стало быть, минут сорок ещё, и она опускалась на кровать. Но когда я пришёл в очередной раз, она была уже в полном облачении.

– Ещё минут двадцать.

– Я уже не могу, я лучше туда пойду.

– В сарафане? Ты же спаришься.

– Но я не могу тут больше сидеть!

И тогда мы пошли вместе. Я с установленной на штатив камерой на плече.

Выступившие на обычный вопрос «ну как», глядя отсутствующим взглядом, только пожимали плечами. И это ещё больше придавало волнения. Стоявшая у двери на страже китайская девушка не позволяла приоткрывать дверь, чтобы хоть краем уха послушать, а звукоизоляция оказалась на высоте, слышно было только содрогание от низких звуков и отдалённый бой ударника.

Наконец запустили нас. Запускали по двое, по трое. Я тут же сориентировался, где лучше встать с камерой. Перед нами пели прибывшие вместе с нами девушки из Владивостока. Спели неплохо, но сценического поведения явно не хватало, не доставало и драматизма, который теперь принято называть драйвом. «Это не конкуренты», – подумал я и приготовился снимать.

Чего я никак не ожидал, «Сказка» даже меня задела. Задела той интонационно точно переданной жутью, с которой подобно древней ведунье Женя ворожила над книгой судьбы. И всё остальное исполнила без единой ошибки. Жюри смотрело не отрываясь. Особенно, когда подняв над головой в руке раскрытую книгу, она медленно её закрыла, а затем опустила вниз.

– Ну как? – спросили нас, когда мы вышли.

– Не знаю… Хотя… в какую-то минуту мне показалось, жюри стало моим зрителем.

И мы уже хотели уйти, как вышедшая из двери Ирина (она вошла вместе с нами), сказала:

– Евгения, если желаешь, через десять минут можешь исполнить второй номер.

– А может, так и лучше, а то перегоришь, – сказал я.

И мы дали согласие, сказав, что сейчас переоденемся и придём.

Второй костюм состоял из всего ослепительно белого – комбинезона, сапог, длинных перчаток, и расшитой золотом накидки.

Когда мы появились в нём наверху, все просто ахнули. Обратило внимание и жюри. И сидевший с правого края китаец, обернувшись на меня, что-то спросил у стоявшей рядом с ним со списком и с микрофоном в руках Эли. Она утвердительно кивнула.

Выступление прошло на одном дыхании, как будто пронеслась освежающая буря, подняла в увлекающем вихре всё и вся и гармонично завершилась торжественным аккордом.

Аплодировать было некому. Мы вышли. Но на этот раз следом за нами вышла Эля и протянула мне визитку.

– Эта исвесный вы Китаи паратюсар, каторый работает са Рассией.

Визитка была с одной стороны на китайском, с другой на русском языке. Я сразу всё понял и, достав из кармана свою визитку, попросил Элю передать продюсеру.

Когда вернулись в номер, Женя сказала:

– Хочу выпить.

– Давай повременим до объявления результатов.

Но она упрямо повторила:

– А я хочу!

Пришлось открывать бутылку коньяка и разливать по чайным чашкам. Выпили, зажевав шоколадными конфетами, которые я убрал в холодильник. Конфет, кстати, и вообще сладостей за китайским «шведским столом» не было тоже.

– Как думаешь, что мне дадут?

– Десять лет без права переписки.

– Нет, правда.

– Ты же слышала: золото будет у китайцев. Они, кстати, и на Олимпиаде, говорят, почти всё золото забрали. И вообще, всё. Говорят, куда не сунутся с бизнесом, в любом конце планеты уже китайцы сидят.

– Почему?

– На международном сельскохозяйственном симпозиуме страны делятся опытом. Наши говорят, у нашей картошки такой-то инкубационный период, американцы, а у нашей такой-то. Доходит очередь до китайцев. Они уверяют, что сегодня сажают, а завтра копают. Это что, спрашивают, за сорт такой? А они: «Отинь кусить хотица». Так вот поэтому.

До обеда оставалось совсем немного. Не буду подробно описывать его, скажу только, что, кроме поданного опять же кудрявого супа, который китайцы пили прямо из пиал, поскольку ложек тоже не было, да упомянутым выше мною игрушечным шашлыком, он ничем не отличался. Мы поклевали и убрались отдыхать. И, неожиданно уснув, проспали до вечера. Вернее узнали, что уже вечер, то есть, что пора идти на ужин опять же по стуку в дверь.

– Ужинать! – послышался знакомый голос.

И мы насилу поднялись. Так нас обоих даже несмотря на комфортную температуру развезло. Не с коньяка ли? А может – переспали?

За ужином узнали, что с утра экскурсия по Пекину, посещение площади Тяньаньмэнь, Императорского дворца, затем обед в кафе, после обеда желающих могут высадить у какого-нибудь рынка, именуемого шопингом, или кто куда хочет, иначе после обеда до вечера свободное время, но вечером и, само собой, сейчас после ужина, чтобы все как один были у фонтана, «будем знакомиться».

– А что слышно по поводу выступлений?

– Я уже сказала: лауреатов объявят перед гала-концертом. И сказала ещё, а кто не слышал, ещё раз повторяю: ничего не ждите.

И тут все разом заговорили.

– Совсем – ничего?

– Ну как это – ничего, надо надеяться.

– Понятно, надежда умирает последней.

– Затасканное изречение.

– Зато верное. Мы, во всяком случае, надеемся.

– И мы.

– Даже свиньи надеются на благополучный исход, иначе бы у них пропал аппетит.

– Вы хотите сказать, что у нас у всех из-за отсутствия надежды пропал аппетит?

– Я хочу сказать, что мы всё-таки не свиньи, хотя нас и кормят неизвестно чем.