Произнеся этот монолог, Тревор подмигнул мне с трогательной симпатией, и я подмигнул ему в ответ, хоть и был закован в бесцветную броню скучной нормальности. Никакая броня не мешала мне радоваться тому, что Тревор говорит, думает или выдумывает. Рядом с ним и я, и мои друзья всегда чувствовали: благодаря близости его романтической, в высшей степени эротизированной натуры мы живем более полной, насыщенной жизнью. У Фрейзер возникало впечатление, будто перед ней разыгрывается какой-то бродвейский спектакль, а у Молли — будто она играет в нем главную роль. Тревор помогал Найлзу преодолевать чрезмерную недоверчивость, Бетти — чрезмерный практицизм, Чэду — дух соперничества, а мне — сентиментальность. Только Айк поглядывал на блистательные представления Тревора искоса, а его акцент коробил чувствительную душу Айка.

— Брось ты этот акцент, Тревор. Ты же не чарлстонец. Ты вообще не на Юге родился. А когда ты говоришь, тебя можно принять в лучшем случае за третьесортного слугу-негра.

— Знаешь ли ты, шут гороховый, что мой акцент напоминает звон канделябров восемнадцатого века, — парировал Тревор. — Мне об этом сказали три леди. Одну звали Равенель, другую Мидлтон, а третью — Приоло.

Такси привозит меня на Юнион-стрит, 1038. Понятия не имею, увижу ли я когда-нибудь снова Тревора По. Мне предстоит переступить порог его чудесного дома, о котором я так часто вспоминал. Автомобили либо мчатся во весь опор, либо двигаются рывками: неуверенные водители, не ожидавшие, что Юнион-стрит так круто спускается к Норт-Бич, то и дело жмут на тормоза. Я подхожу к двери, звоню в звонок, без особых надежд, но на всякий случай наклеиваю на лицо нашу фирменную южную улыбку. Шеба не раз писала женщине, которая живет сейчас в этой квартире, и не получила ответа. Не ответила жилица и на телефонные послания секретаря Шебы. Зовут жилицу Анна Коул, она молодой адвокат из Дулута, штат Миннесота.

— Анна Коул! — кричу я в одно из эркерных окон гостиной. — Я друг Тревора По из Южной Каролины, мне нужно поговорить с вами. Не угодно ли вам будет открыть дверь?

Испуганная особа довольно вульгарного вида резко распахивает дверь — насколько позволяет цепочка — и впивается в меня взглядом.

— Какого хрена вам надо? — спрашивает Анна Коул. — Почему вы преследуете меня?

— Мэм, — говорю я, — я вижу вас в первый раз. Мы никогда раньше не встречались. Я никак не мог преследовать вас Мой старый друг Тревор По жил в этой квартире. Я с компанией друзей приехал, чтобы разыскать его.

— Я подумала, что вы тот самый извращенец, который приставал ко мне на прошлой неделе. — Она смотрит на меня диким, подозрительным взором. — А это что еще за дерьмо: «мэм», понимаешь ли!

— Я южанин, — объясняю я. — У нас это обращение в крови. Простите, если обидел вас.

— Лично я думаю, что Юг — самое жуткое место в стране.

— Не могу согласиться с вашей точкой зрения. Правда, я никогда не бывал в Миннесоте. — Этим замечанием я снова бужу ее подозрительность.

— Откуда вы знаете, что я из Миннесоты?

— Мы интересуемся птичкой из Миннесоты, которая выгнала нашего друга из гнездышка.

— Учтите, Джордж Уоллес,[77]или как вас там, я дошла до ручки. Этот парень меня достал. Я позвонила в полицию, но копы не могут ничего предпринять, пока меня не изнасилуют, не разрежут на куски и не утопят в заливе. И я не выгоняла вашего друга из этой чертовой квартиры. Я-то здесь при чем? Я ни в чем не виновата.

— Вы правы, Гаррисон Кейлор.[78]Вы ни в чем не виноваты.

— Вы приклеиваете мне ярлык. По-моему, совершенно дурацкий.

— Мы, Джорджи Уоллесы, всегда приклеиваем ярлыки уроженцам Дулута, которые приклеивают ярлыки нам.

— Я ничего не имела в виду. Извините. А теперь, пожалуйста, убирайтесь отсюда.

— Мне нужно найти друга, — упорствую я. — Я всего лишь задам вам, Анна Коул, несколько вопросов.

— Боже мой! — Ее охватывает неподдельный ужас. — Вон же он, смотрите! Сидит вон там в своей поганой «хонде». Ага, пригнулся, теперь его не видно.

Анна Коул протягивает руку, которую прятала за спиной, в ней пистолет. Обращается она с ним неуклюже, словно это змея.

— Вы умеете пользоваться оружием? — спрашиваю я.

— Прицеливаешься ему в яйца, нажимаешь на курок. Бац! И готово — яйца всмятку. Ничего сложного.

— Позвольте мне ваше оружие, Анна, — очень вежливо прошу я. — Я умею им пользоваться. Но если мне удастся избавить вас от вашего приятеля, уж вы не откажитесь ответить на несколько моих вопросов о Треворе.

Она смотрит на меня так, словно видит в первый раз.

— Почему я должна вам верить?

— Значит, этот парень внушает вам больше доверия?

— Может, вы хотите ограбить меня. Или изнасиловать. А потом убьете, и копы скажут: «Вот тупая корова! Сама дала ему в руки пистолет».

— Да, мэм, это один из возможных сценариев развития событий. Но ведь не исключено, что я помогу вам. У меня богатое воображение.

— Какой мне с него прок?

— А вот сейчас мы проверим, есть ли воображение у вас. Заодно проверим, насколько хорошо вы разбираетесь в людях.

— Мне не нравится ваше лицо. — Она исподлобья смотрит на меня.

— Мне и самому оно не нравится. С самого детства.

— Я буду наблюдать из эркера, — говорит она.

С вполне понятным волнением Анна отдает мне маленький пистолет. Кладя его в карман пиджака, я замечаю, что он не заряжен. Стучусь в дверь, и она с явным раздражением снова ее распахивает.

— Может, у вас найдутся патроны?

— Я осуждаю насилие, кровопролитие и смертную казнь, — говорит Анна с большим апломбом, и ее заявление меня обескураживает.

— А что, если ваш извращенец убьет меня? Ведь не исключено, что тогда он закончит жизнь на электрическом стуле. Или задохнется в газовой камере.

— Я надеюсь, он получит пожизненное заключение без права обжалования и досрочного освобождения.

— Так вы считаете, что ему лучше остаток жизни провести, клея коробочки и делая заготовки для дорожных знаков? Поступить на заочное отделение в муниципальный колледж и изучать историю поэзии под руководством какого-нибудь битника на Телеграф-авеню?

— Я считаю, что человеческая жизнь священна! — восклицает Анна.

— Гаррисон Кейлор!

— Не смейте так меня называть! — взрывается она.