Перед тем как въехать, он все же надел маску Дарзо. Она получалась гораздо легче маски барона Кирофа, единственной, которую до того создавал Кайлар, — и, возможно, менее опасной. Мятежники, знавшие барона Кирофа, захотят его убить. Мятежники, знавшие Дарзо, притворятся, что видят его впервые, — никто в здравом уме не признается, что знаком с мокрушником. И это в любом случае лучше, чем появляться самим собой.

Кайлар Стерн в лагере мятежников — это Кайлар Стерн, который поручает себя на их усмотрение. Кроме того, он еще не знал, как к нему относятся в лагере. Элена говорила с генералом Агоном, но замолвил ли тот словечко?

И вот он здесь, сидит на лошади и пытается придать себе внешность Дарзо. Несмотря на то что Кайлар потратил дни — недели! — совершенствуя маску, это нелегко.

Во-первых, надо помнить на лице каждую складочку. Это оказалось труднее, чем он предполагал, хотя и годами смотрел на Дарзо Блинта. Прежде чем начать, Кайлар неделями вспоминал, как загибаются морщинки в уголках глаз, находил место оспинам, испещрявшим лицо, точно выводил линию бровей, подгонял пряди жидкой бороды. Затем, когда решил, что все идеально, понял: это только начало.

Статичное лицо — еще не маска. Надо прикрепить все подвижные точки к своему лицу, чтобы смещались почти так же. Почти. Ведь на самом деле, после того как Кайлар десять лет воспитывался у Дарзо и еще годы перенимал его манеры, эмоции на лице все равно выражались иначе, чем у учителя. Поэтому маска Дарзо сердилась, когда он хмурился, усмехалась, когда улыбался, издевалась, когда гримасничал. Плюс сотня других мелочей, которые Кайлар добавил по ходу, долгими часами строя рожи перед зеркалом.

Даже после этого маска не была готова. Дарзо был высоким. Кайлар — среднего роста. Сделав маску, он растянул ее на добрых шесть дюймов. Когда кто-то пытался взглянуть в глаза Дарзо, то смотрел над головой Кайлара. Требовалась немалая собранность, чтобы помнить: в ответ надо смотреть в шею человека. Тогда взгляд Дарзо попадал куда надо. С этим Кайлар еще не справился: он пробовал сделать так, чтобы смотреть куда захочет, а глаза Дарзо повторят взгляд, только на шесть дюймов выше. Пока не получалось.

И конечно, если кто-то пытался трогать проекцию лица или плеч, иллюзия разрушалась. Кайлар пробовал сделать иллюзию бесплотной — не сработало. Контур таланта был материален. Если в маску попадало что-либо крупнее капли дождя, она разлеталась. Кайлар пробовал совладать с этим иначе и придать маске такую материальность, чтобы от легких касаний чувствовалось сопротивление, подобное тому, когда трогаешь реальные лицо и плечи. Тоже не получилось.

В общем, чертова прорва работы ради того, что обернулось заурядной маской. Теперь-то Кайлар понял, почему Дарзо предпочитал гримироваться.

Он пришпорил лошадь и спустился к Гавермеру.

Часовые не слишком удивились, когда он вынырнул из рассвета. Возможно, внешняя граница лагеря укреплена сильнее, чем казалось.

— По какому делу? — с суровым видом спросил юнец.

— Я уроженец Сенарии, но последние несколько лет жил в Кернавоне. Слышал, в основном здесь все утряслось. В Сенарии у меня осталась семья, и я намерен их проведать — живы ли, здоровы.

Произнес он все быстро, объяснил, возможно, слишком много. Однако нервный торговец, скорее всего, сделал бы то же самое.

— Чем торгуешь?

— Лечебными травами, я аптекарь. Обычно, пользуясь случаем, кое-какие травы беру с собой, но последний груз уничтожили разбойники. Мерзавцы сожгли фургон, когда не нашли в нем золота. Вот скажите, кому это на пользу? Разве что так я доберусь быстрее.

— Оружие есть? — спросил юноша.

Он вроде успокоился, и Кайлар видел, что ему верят.

— Конечно. Я что, похож на безумца? — ответил Кайлар.

— Ладно. Проезжай.

Кайлар въехал в лагерь, который раскинулся перед воротами Гавермера. Хорошо организован. Аккуратные ряды отхожих мест через равные промежутки, вдалеке от ям для готовки пищи. Множество зданий — постоянных и времянок, чистые проходы для людей и лошадей. Тем не менее лагерь не очень-то военный. Отдельные постройки с виду задумывались для того, чтобы в них перезимовать, но укрепления вокруг лагеря были курам на смех. Судя по всему, знать вместе с личной стражей обосновалась в имении Джайров, в то время как за воротами горожане и воины, брошенные вместе с мятежниками на произвол судьбы, обходились тем, что есть.

Кайлар засмотрелся на деревянный дом, пытаясь угадать его предназначение, когда чуть не наехал на человека в пенсне, хромающего с тростью. Человек поднял глаза и, казалось, был поражен не меньше, чем Кайлар.

— Дарзо?! — воскликнул граф Дрейк. — Я думал, ты погиб.

Кайлар оцепенел. Она так обрадовался, увидев графа Дрейка живым, что едва не потерял контроль над маской. Граф постарел, измученный заботами. Он прихрамывал и раньше, но никогда не пользовался тростью.

— Мы можем где-нибудь поговорить, граф Дрейк? — Кайлар едва остановил себя, чтобы не назвать его «сэр».

— Да-да. Конечно. А почему так назвал? Графом Дрейком ты не называл меня годами.

— Ну, иногда бывало. Как ты спасся?

Граф Дрейк прищурился, и Кайлар взглянул ему на грудь, надеясь, что их взгляды встретятся.

— Ты не болен? — спросил граф Дрейк.

Кайлар спешился, протянул руку и сжал запястье графа. Ответное пожатие было искренним и крепким. Настоящий граф Дрейк. Человек-якорь, символ надежды. Кайлару и не терпелось все рассказать, и в то же время было очень стыдно.

Опасность разговора с графом Дрейком заключалась в том, что, пока он слушал, все прояснялось. Решения, казавшиеся туманными, вдруг становились простыми. Кайлар этого старательно избегал. Знал бы его граф Дрейк как следует, разлюбил бы. У мокрушника нет друзей.

Граф провел его в палатку почти в центре лагеря. Сел в кресло, выставив вперед деревянную ногу.

— Порой в палатке гуляют сквозняки, но раз уж мы все еще здесь, то продержимся до зимы.

— Мы? — спросил Кайлар.

Радость в глазах графа потухла.

— Я, Илена и моя жена. Сэра и Магдалина не… вынесли. Сэра стала женщиной для утех. Мы слышали, она… повесилась на простыне. Магдалина тоже либо женщина для утех, либо наложница короля-бога… последнее, что мы слышали. — Он прокашлялся. — Большинство из них долго не живут.

Значит, правда. Кайлар не думал, что Джарл врет, просто не мог поверить.

— Мне очень жаль, — проговорил он.

Что такое слова? Разве могут они выразить весь глубинный ужас? Женщины для утех. Самая жестокая, бесчеловечная форма рабства, которую знал Кайлар: их магически стерилизовали и отводили им место в бараках солдат-халидорцев. Удобство, к которому те прибегали десятки раз в день. Сердце Кайлара сжалось.

— Да. Это открытая рана, — сказал граф Дрейк, посерев лицом. — Наши халидорские собратья предались самым гнусным страстям. Входи, пожалуйста. Давай поговорим о войне, в которой надо победить.