— Не знаю. Но убили из-за той паршивой папки. Из-за которой они с Николаем поссорились. Больше не за что.

— А ты кому-нибудь об этом говорил?

— Да что я, самоубийца, что ли? Жить-то охота!

— То есть они могли и тебя убить?

— А то! Ты знаешь, кто это такие? Это же такая мафия, что пол-Москвы вырежут, глазом не моргнут! Юру не вернуть, а у меня — семья. А потом, чего я докажу? Тачки нет, никаких доказательств нет. Короче — все концы в воду… Угу… Воду тоже надо правильно заливать. Вот этот готовый электролит — это только для чайников, для общего пользования. По уму чтобы — это надо самому делать…»

* * *

— Виктор Николаевич, у меня просьба…

— Да-да, слушаю?

Иванов, обмирая от неловкости, положил на стол листок, на котором было написано каллиграфическим почерком:

«… Прошу на десять минут дезактивировать все записывающие устройства, находящиеся в этом помещении…»

— Так…

Витя остро посмотрел на подчиненного, неопределенно хмыкнул и развел руками. Понимай как хочешь: то ли не могу, то ли не хочу… Потом поманил Иванова пальчиком и прошел в «комнату отдыха» — довольно вместительное помещение, отделанное звукоизолирующим материалом.

Иванов взял кейс, который принес с собой, и не замедлил присоединиться.

Витя плотно закрыл дверь, щелкнул замком, затем открыл стенной шкафчик и включил черный тумблер. Послышалось равномерное тихое гудение, казалось, что стены помещения едва заметно вибрируют.

— Ну вот — теперь гарантирую на двести процентов, что нас никто не пишет и не слушает. Излагайте, что там у вас?

Иванов подробно, не упуская ни одной детали, доложил о происшествии. Витя слушал внимательно, но без эмоций. Ожидаемых криков из серии «почему не доложили немедленно!» не последовало: товарищ умный, понимает прекрасно, что как-то повлиять на ситуацию после бойни в гаражах уже было невозможно… Разве что поехать туда, собственноручно трупы убрать…

Выслушав доклад, Витя несколько минут напряженно размышлял, уставившись на матово отблескивающий замок кейса Иванова и со скрипом растирая ноготь большого пальца правой руки.

— Да уж… Обнадеживающее начало…

Опять пауза, взгляд сосредоточен на замке кейса.

Иванов замер и стал дышать через раз. По логике — ничего тут обнадеживающего нет, скорее, полный обвал! Первый активный шаг оперативной разработки, обычная беседа с информированным источником — и на тебе, восемь трупов… Интонация совершенно невнятная. Как понимать? Сдавать инвентарь, снимать погоны? Или сразу брать такси и драпать через хохлов в Европу?

— Хороший кейс.

— В Охотном брал. У них там в одном магазине ликвидация была, все по 999 рублей продавали…

— Да, ликвидация — дело хорошее… В некоторых случаях… Гхм… Так… Вот этот Володя Кудрин…

— Абсолютно невменяем. До полного анабиоза. Не свидетель.

— Так… Установили — кто?

— Да «РОСГАЗ», естественно. Самым главным был начальник третьего отдела СБ, некто Воронов Олег Борисович.

— Это он перед смертью представился?

— Блокноты. Его и зама. Номера телефонов — абонентская служба.

— Ясно… Сводку смотрели?

— Пусто. По происшествию — полный ноль.

— Это хорошо, что пусто. Но не факт. Мало ли чего там могло…

— С утра ездили на место происшествия…

— Ну, Петрович, не ожидал от вас! Вы что — совсем?! — Витя наконец-то проявил приличествующие ситуации эмоции: начал медленно багроветь и гневно сверкнул глазами. — Это что за дилетантские выходки?!

— Близко не подъезжали, встали за ограждением, на место ползал Вася. Половина седьмого, еще темно было…

— Пффф… — Витя покачал головой и развел руками: — Ну, если лично Вася, тогда другое дело. И что там?

— Машин нет. Трупов нет. Бокс закрыт. Крови, кстати, тоже нет. Все песочком посыпано.

— Однако! Даже песочком…

— Да. А Володя Кудрин пропал. Утром звонили домой, с автомата, жена сказала, что до сих пор нет. Голос какой-то странный…

— Интересно… Еще что?

— Спустя примерно час после происшествия изъяли видеоблок из СКБ дома, где проживает Кудрин.

— Из чего изъяли?

— Система коллективной безопасности. Их дом оборудован такой. Цикл видеоконтроля — двадцать четыре часа, потом старая запись трется новой.

— А зачем?

— Зачем трется?

— Зачем изъяли?!

— Наши там немного нарисовались, когда «наводили мосты» с женой Кудрина.

— Ясно… Уничтожили?

— Зачем? Подкорректировали, поставили обратно. Рядом выставили пост наблюдения. В половине третьего ночи подъехала «Мазда», двое вскрыли номерной замок — быстро, кстати, сноровисто — и проникли в подъезд. Чего там делали — неизвестно, но были минут двадцать. Когда выходили, имели при себе спортивную сумку. Как вариант: им надо было то же, что и нам.

— Еще что?

— Все.

— Ясно… Так… Заметили: я не ору, не топаю ногами…

— Заметил.

— А почему?

— Вы в шоке.

— Да, Петрович, я в нем… Но я бы не сказал, что шок этот совсем уж убийственного свойства. Есть в нем что-то такое… Какие-то элементы этакого радостного остолбенения, что ли…

— Не понял…

— Когда мы с вами работали там (многозначительный тычок большим пальцем за спину, примерно в сторону Камергерского), я каждое утро начинал с детального анализа сводок. Так вот, доложу вам — по восемь «двухсотых» зараз там бывало далеко не каждый день. И даже не каждую неделю! А это зона боевых действий. И когда бывало, это всегда являлось поводом для шумного ажиотажа и крепких разбирательств… Понимаете?

— Понимаю. Восемь трупов — столица… И тишина. Странно!

— Я бы сказал, более чем странно! Это ведь не восемь бомжей в теплотрассе… Это люди могучей промышленной империи, этакого монстра-монополиста… Гхм… И это ведь не пустырь! Там вечером десятки людей ставят свои машины, чтобы забрать их утром… В общем, какой вывод?

— Они не хотят это афишировать.

— Какой вы деликатный, Петрович! «Не хотят афишировать»… Да уж, так не хотят, что готовы скрывать, что у них погибли восемь человек. Целое отделение! Песочком посыпали… Поэтому я и сказал: обнадеживающее начало. Мы всего лишь попробовали поговорить с каким-то сомнительным свидетелем, другом погибшего год назад водилы, — и нате вам!

— Значит, работаем в перспективном направлении.

— Да уж, в перспективном… Если в самом начале такое, что будет, когда мы кого-то конкретно за жабры возьмем? Кстати, съездили-то хоть не зря?