Даже сейчас они больше напоминали карнавал небезопасных безумцев, чем возможных союзников Высоко Священного Зеума.

И вновь Фанайял единственный из всех являл собой саму элегантность и осторожность, которые так отличали его от своего народа. За передним краем разбитого алтаря поставили деревянное кресло для Падираджи, одежда которого мерцала даже во мраке храма: золотистая кольчуга на белой с серебром тунике – форма кояури, прославленных тяжеловооруженных всадников, которыми он командовал в молодости во время Первой Священной Войны.

По правую руку от него стоял Меппа с откинутым капюшоном, глаза его, как всегда, прикрывала серебряная повязка. Сишауримская змея, похожая на крюк из черного металла, поднималась из его шеи, пробуя языком воздух и поворачиваясь на каждую реплику.

Маловеби было поручено встать слева и чуть позади, в тени, откуда он видел не меньше сотни обнаженных женщин и мужчин, которых по мстительной прихоти Падираджи протаскивали перед ним волоком. В этой жалкой процессии некоторые выглядели гордо и вызывающе, но большинство – униженными и сломленными, умоляя о помиловании, которого они так и не увидели. Независимо от статуса всех пленных спрашивали, готовы ли они отречься от аспект-императора и присягнуть на верность Пророку Храма. Тех, кто отказывался, выводили, чтобы незамедлительно казнить. Согласившихся уводили на невольничий рынок, где продавали с молотка. Вдов и девочек-сирот из дворянского сословия просто отдали на растерзание захватчикам.

Судебные процессы продолжались, становясь все более грязными и фарсовыми, и с каждым новым обреченным старому адепту казалось бессмысленным задумываться о злодеяниях верующих, как после долгого пути ноги старика уже не чувствуют ни боли, ни зуда.

Но Псатма Наннафери мгновенно развеяла его тоску и беспокойство.

Стража бросила ее на мозаичный пол храма к ногам Падираджи. Но с ней, в отличие от других пленников, им не удалось получить грязное удовольствие – они делали это с неохотой, механически, словно стараясь спрятаться за своими действиями.

Фанайял, подавшись вперед, поглаживал свитую бороду, изучая пленницу. Это было нечто беспрецедентное.

– Мой инквизитор поведал мне очень интересную историю…

Женщина медленно, грациозно выпрямилась, невзирая на железные оковы. В ней не было заметно ни страха за будущее, ни стыда за наготу. Она обладала определенной красотой и в то же время жесткостью, которая противоречила мягким изгибам темного тела. И нечто в ее позе и взгляде наводило на мысль, что она старше – гораздо старше – своих тридцати лет.

– Он говорит, – продолжил Фанайял, – что ты – Псатма Наннафери, Верховная жрица культа Ятвер.

Мрачная, снисходительная улыбка.

– Да, я.

– Он также утверждает, что это по твоей вине мы нашли эти земли охваченные огнем, когда прибыли сюда.

Она кивнула:

– Я всего лишь сосуд. Изливаю то, чем наполнена.

Хватило всего нескольких слов, чтобы понять, насколько это грозная женщина. Вот она стояла, нагая, скованная, но ее взгляд и осанка говорили об уверенности, слишком глубокой, чтобы называться гордыней, о величественности, которая опрокинула колья между ней и прославленным разбойником Падираджой.

– А теперь твоя богиня предала тебя?

– Предала? – фыркнула она. – Это еще не конец. Не рискуй своим превосходством над проигравшим. Это дар! Воля нашей Богини-Матери.

– Значит, богиня желает разрушения своих храмов? Мучений и казни своих рабов?

Чем дольше Маловеби смотрел на эту женщину, тем большая тяжесть давила ему на лоб. В ее влажных глазах светилась уязвимость, тело соблазняло девичьей тонкостью. И в то же время она будто была суровой седовласой старухой. Даже в нежном холмике лобка чувствовалась жесткость… Псатма была воплощением противоречий, словно под видом юной девы скрывалась старая ведьма, и ощущение этого висело вокруг нее дымчатым ореолом.

И даже сейчас, когда она взирала на Фанайяла, нечто змеиное сквозило в ней, злобное и беспощадное во взгляде зардевшейся, напряженной женщины, такой притягательной и манящей.

– Мы принимаем те дары, что нам дают, – нараспев сказала пленница. – Мы страдаем в мирской суете, а Она спасет нас! Спасет от забвения! От тех демонов, которых порождают бесчинства! Это всего лишь сцена, где души готовятся к вечности. Наши страдания – пустяки в сравнении с грядущей славой!

Фанайял расхохотался, забавляясь от всей души. Но его веселье резко оборвалось под тревожными взглядами придворных.

– Выходит, даже плен… ты считаешь даром?

– Да.

– А если бы я отдал тебя на растерзание моим людям?

– Ты этого не сделаешь.

– Почему же?

В мгновение ока жрица стала жеманной и развратной. Она даже посмотрела на свою грудь, неправдоподобно молодую и упругую.

– Потому что я переродилась, став черной землей, дождем и жарким солнцем, – сказала она. – Богиня явила благодатное Плодородие в моем образе. Ты не позволишь другим торговать мной, пока твои ляжки не сго…

– Мои ляжки? – вскричал Фанайял с деланым недоверием.

Маловеби не верил своим глазам. Псатма буквально звенела от желания, и при этом была неприступна, как скала. Что-то… Что-то не так…

– Даже сейчас, – произнесла она, – твое семя готово упасть на глубоко вспаханную, мягкую землю.

Грубый хохот прокатился по зале, нерешительно оборвавшись. Даже старый Маловеби почувствовал, как теснит грудь и такое же напряжение растекается по бедрам…

Колдун Мбимайю осознал присутствие Богини, не испытывая ни малейшего страха. В воздухе витала опасность, большая опасность. Эта женщина ступала одной ногой по ту сторону реального мира…

Он уже разомкнул губы, чтобы предупредить об опасности, но в последний момент сдержался.

Друг ли он этим дикарям? Всего лишь наблюдатель, переводчик. Если поставить Фанайяла в известность, будут ли соблюдены интересы Зеума? Союзник он или нет, но факт остается фактом: этот человек – фанатик в худшем смысле этого слова, одержимый своей верой, которая создает из Богов демонов и ад из рая. Чтобы разрушить союз, заработанный общей неприязнью к Праматери, нужно быть полным дураком. Зеумцы, может, и не молятся на Сотню, но несомненно почитают и уважают ее.

– Мягкая, глубоко вспаханная земля, – повторил Фанайял, пожирая ее глазами.

Он обернулся к своим поджарым воинам.

– Вот самое настоящее искушение, друзья мои! – воскликнул он, тряхнув головой. – Вот оно, искушение!

Последовал очередной взрыв смеха.

– Твои сестры мертвы, – продолжил Падираджа, словно на него не подействовали ее уловки. – Ваши храмы разрушены. Если это – дары, как ты говоришь, то я настроен на самый щедрый лад.

Он сделал паузу, раздалось несколько слабых смешков.