Ловя на себе проникающий взгляд Кевина, что горел еще ярче красных аварийных огней внутри броневика, Виктория вновь будто бы оказалась внутри этого уютного пространства, в котором она развивалась вместе со своим будущим братом. То ли дело было в аффектах и побочном действии того странного аппарата, то ли здесь присутствовала своя мистическая составляющая, но Виктория знала наверняка, что, несмотря на всё это ощущение тепла и комфорта, это не было регрессией во внутреннее пространство ее матери, которую она никогда не знала, и которая, насколько ей было известно, умерла. Нет, то были искусственные инкубаторы, где уже на ранних стадиях развития эмбрионов они с Кевином были разделены, а впоследствии оказались на двух разных полюсах планеты. Прокручивая эти события, Виктория будто бы вновь отдалялась от текущей картинки восприятия действительности, регрессируя куда-то еще – гораздо глубже, к тому моменту, когда она еще была по сути едина со своим братом в чреве женщины, что ее породила, ощущая, что она вот прямо сейчас, в данный момент, находится, буквально покоится на коленях женщины, что подарила ей жизнь. Вглядываясь в ее лицо, которое она никогда до этого не видела, Виктория всё равно улыбалась и, несмотря ни на что, ощущала, что знала ее очень и очень давно, подобно своей любимой бабушке Элис, которая стала ей родной матерью, и которую с ней связывали самые крепкие узы теплых чувств и воспоминаний. Тем не менее, как это ни парадоксально, всё то же самое она испытывала к той самой женщине, которая участвовала в ее зачатии и свидетелем жизни которой она стала прямо сейчас. Эта женщина, совершенно не стесняясь наблюдательницы, мягко выскользнула из-под головы путешественницы, и уже упала в объятия мужчины, который слился с ней в любовном танце, в лилово-зеленом пламени, которое вспыхнуло, осветив сеть, что распростерлась до самих границ восприятия реальности, в самой своей сути трансформировавшись в гигантский узорчатый цветок, который стал распускаться, и чьи лепестки состояли из миллиардов совокупляющихся тел живых существ, на одном из ответвлений которого вибрировало и тело матери Виктории, которое, светясь ярко-зеленым светом, соединялось с лиловым сиянием отца журналистки, что, в свою очередь, разожгло внутри Виктории огонь лилового-зеленого пламени, что соединило ее непосредственно с этим безумно красивым цветком. В такт его ритму забилось и ее сердце, в мире, где когда-то она родилась, но еще никогда не жила по-настоящему. Вынырнув из этого распустившегося соцветия неведомого космического бутона, Виктория оказалась вновь в душной, но теперь не имеющей никаких абсолютных границ кабине броневика, что-то крича водителю. Она всеми силами пыталась скорректировать путь своего путешествия, которое, в любом случае, пройдет, где ему суждено, ведь журналистка уже знала, в чем заключалась цель ее появления на этот свет и зачем она начала игру в эту жизнь – хотя еще и не могла выразить словами ту простую истину, что открылась ее внутреннему взору.

 – И что же это за благородная цель? – ласково спросила Богиня.

Ее спутник уже не слушал ее, опустившись прямиком в ту распростертую перед ним бездну познания, которую его дорогая возлюбленная предусмотрительно расстелила перед его мысленным взором. В этом калейдоскопическом вихре воспоминаний о прошедшем и грядущем, что неумолимо сливались в текущий момент, произошла вспышка, осветившая то самое изначальное творчество, давшее начало всей вселенной. Одной единственной искры в сознании писателя оказалось вполне достаточно, чтобы осветить уже существующий путь – от начала произведения к уже существующему, но еще не до конца осмысленному и задокументированному финалу, к которому стремилось произведение.

На макроуровне всё происходило, как и на микро-. Так к своей цели, не сворачивая с заранее определенного маршрута, катил и бронетранспортер, внутри которого Виктория уже не просто разговорила на повышенных тонах, но срывала голос, да не на просто уже на какого-то рядового гвардейца, что сидел за рулем урчавшей машины, но на самого очухавшегося после сеанса интенсивной памяти-терапии Императора Стивена Харта, который деликатно, но уверенно отражал любые возражения напарницы по путешествию.

– Госпожа Виктория, это невозможно, силы Империи и так уже, игнорировав дипломатические договоренности, встряли в конфликт чужого острова для того, чтобы спасти вас и тех жителей деревни и…

– Спасти? Спасти?! – орала девушка, – да вы просто отсрочили их гибель! Эти звери вновь придут! И, о, Богиня!.. Вы хоть представляете себе, что это даже не единичный случай, а рутинное, страшно сказать, преступление, совершаемое на почве…

– И все же это внутреннее дело острова святого Змея…

– Какое внутреннее дело?! Это общечеловеческое дело! Общечеловеческое!! И только сейчас у нас с вами есть шанс – это исправить, я это прекрасно вижу!

Стивен Харт глубоко вздохнул, но остался совершенно спокоен и невозмутим, и, прежде чем вновь он успел хотя бы открыть свой рот, девушка снова накинулась на него.

– Уж не знаю… не знаю, правду ли я там увидела… – имея в виду приключения внутри странного шлема, от которого осталось стойкое мистическое чувство, что она всё же еще находилась в том неведомом пространстве, выпав из реальности, что она знала до этого рождения всегда, – … и кем вы мне приходитесь, господин Харт, но я вас умоляю! Нет, я требую, как человек, на чьи деньги и труды вы живете, исполнения функции главы государства в рамках межостровного сотрудничества и кооперации! Мы должны спасти всех этих людей! Просто обязаны, и именно сегодня, именно сейчас у нас есть реальный шанс, а возможно и единственный, сделать это!

– Можете сколько угодно витать в своих замках, дорогая Виктория, но позвольте вам сначала кое-что показать, – всё также монотонно проговорил Император, вместе с тем, как транспортер начал тормозить.

– Что?.. Куда вы нас привезли?

– Прошу, пройдемте, это не займет много времени.

 – Единственный! Единственный и неповторимый! Герой острова святого Змея-Утконоса! Организатор и радушный хозяин, чьими гостями мы все являемся сегодня! Под ваши бурные аплодисменты, встречайте: Вождь Чаррама Первый!

Под грохот взорвавшихся аплодисментами салютов, что взмыли разноцветными всплесками в воздух и осветили гигантский стадион, специально подготовленный к Международным Играм Островов, на сцене появился переливающийся голографическими узорами силуэт самого важного человека на этой земле – высокого коренастого лиловокожего мужчины, одетого в строгий костюм, поверх которого была накинута традиционная мантия племен острова Утконоса, испещренная переливающимися и отражающими лазерные лучи геометрическими узорами. Откинув назад свои длинные, заплетенные в тугие черные косы волосы, вождь вскинул руки в приветственном жесте и громогласно поприветствовал, с местным акцентом в речи, всех собравшихся на столь знаменательное событие политиков, спортсменов и специально отобранных гостей, вместе со всей остальной частью мира, что через тысячи телекамер впились в его образ:

– Позвольте поприветствовать всех гостей столицы Острова Змея!