Подобно самому еще не рожденному миру, этот цветок начал раскрываться вместе со всей вселенной, и на свет появились не один, а уже два наблюдателя, как две капли воды похожие друг на друга, уже повзрослевшие и сидящие друг напротив друга в странных полупрозрачных, как им самим казалось, причудливых шлемах. Вместе с тем всё окружение – геометрические формы стен помещения, силуэты окружающих людей казались чем-то нереальным – всего лишь туманом, через который ясное сознание лицезрело само себя в бесконечном узнавании, которое уже не могло оставаться скрытым порядком. Они оба, как будто бы по команде протянув руки, уже оказались в объятиях друг друга. Двое существ, разделенных еще в начале времен, неизбежно встретились в нужное время и в нужном месте, как это было предопределено еще до того, как они оказались втянуты в эту тонкую игру.

 – Почему же ты плачешь? – обратился голос к пассажиру, который уже не переживал ни за то, где он был, ни за то, как долго, просто принимая всё как должное и стараясь плыть по течению, но уже как будто бы зная, что этот кажущийся бесконечным поток куда короче на самом деле, и заканчивается гигантским водопадом. В этой щекотливой ситуации субъект не нашел ничего лучше, чем, уже перестав пытаться обратить течение вспять, всё же попытаться нащупать вокруг себя хоть что-то, чтобы не утонуть и хотя бы так добраться до конца обрыва. Зачем? Ответа на этот вопрос не знал и сам вопрошающий.

– Я… я просто рад, безумно рад за них, за то, что они наконец… наконец-то встретились, – на одном дыхании протараторил пассажир, сомкнув губы в некоем подобии улыбки.

– А, ну тогда хорошо, раз это действительно единственное, что заставляет тебя грустить, – не желая вывести из себя своего спутника, проговорил голос.

Именно этот подчеркнуто миловидный тон и стал триггером к тому, чтобы пассажир мгновенно «взорвался» эмоционально изнутри и, подобно самому настоящему дикому зверю, стал крушить и ломать вокруг себя всё, что попадалось под руку.

Казалось, он хотел разбить не само стекло автомобиля, чтобы выбраться наружу, или просто разорвать сжимавший его черный ремень, что превратился в удавку, но разорвать на кусочки саму материю. Пассажир продолжал всё сильнее бить, с каждым разом всё с большей одержимостью, наращивая темпы своей безудержной ярости.

 – Зачем ты это делаешь?

– И действительно, зачем? – проносилось в голове писателя, в то же самое время, как низ его живота был полностью поглощен вниманием его спутницы, которая во что бы то ни стало хотела доставить своему любимому другу хотя бы кратковременное блаженство. Однако, уже в процессе, оказалось, что субъективно это ощущается куда более долгим процессом, казалось даже, что вся вселенная уподобилась этому акту творения, где небесная Богиня-мать пыталась заполучить символическое семя своего мужа. В обмен на удовольствие и интригу, которая хитроумная соблазнительница дарила своему любимому, он в то же самое время должен был подарить своей Богине целый мир, который и так был ее уже целиком и полностью. Осталось лишь просто рассказать ей об этом, ведь услышать об этом из Его уст и было тем, чего больше всего желала Она.

Может в этом и был весь фокус, а может он заключался в том, что этот простой факт просто-напросто не осознавался, а потому сам Творец, в чьей голове сейчас проносились тысячи смыслов, ни один из которых, тем не менее, не мог интегрировать в себе одну-единственную простую истину. Она горела ночными огнями, что, вибрируя в сознании наблюдателя, буквально врывались в темную комнату и заставляли ее пульсировать в ритм и такт того незримого, но абсолютно осязаемой константы закона, что связывал свет и того, кто, наблюдая за переливающимися оттенками ночного города, уже формировал в своей голове целый мир, а, если еще точнее, вновь возвратился к нему, как к своему любимому творению, что умирало и оживало всякий раз, только стоило ему забыть или вновь вспомнить о его горестях и радостях.

Думая о персонажах своей книги, которая, конечно, не была просто набором виртуальных символов, но самой жизнью, что нашла выражение в ярких мыслеформах, творец по аналогии и сам сравнивал себя с героями чьего-то вселенского романа, сам не замечая того, как умирает каждую секунду и вновь рождается в тот момент, когда сам Писатель с большой буквы обратит на него свой мысленный взор. Что было еще примечательнее, так это то, что, несмотря на столь всепроникающие око творца, сам наблюдатель чувствовал, что оно, несмотря на свое безусловное свойство проявления, было всего лишь эффектным проектором уже существующего потенциала зрителя. Это означало, что сам фильм, весь этот сценарный материал, записанный на страницах жизни, являл собой уже с самого начала произведение с известным концом! Финал этой истории был полностью предопределен, как и факт его обнаружения, как и извечные размышления об его значении, что, впрочем, не имело особенного отношения к этому удивительнейшему инсайту.

Запрокинув голову, одновременно с тем сжав в своих ладонях голову подруги, наблюдатель аккуратно раскладывал по полочкам свои физические ощущения, переданные через вибрации чужого тела. Ток бежал через рот и язык, что устремлялся вверх мурашками по коже, а изнутри, сталкиваясь с биением сердца и внутренней упорядоченной ритмикой остальных органов, превращался в целый мир, грандиозный оркестр, что был точной копией музыки творения. Она буквально дребезжала энергией изнутри, благодаря тем самым огням, что вспыхивали со стороны бежавших, подобно горящему неоновой кровью кровотокам, лиц ночного города.

Путники также были связаны единой сетью не только с огнями вне помещения, но и с энергией выключенной техники внутри квартиры, чей необузданный потенциал, что безусловно присутствовал, в них нарастал с каждой секундой.

Ощущая всю эту гамму переживаний каждой клеткой, каждым атомом всего тела и уже теряя представления о своей собственной сущности, о том заканчивается ли она в маленькой коробочке его черепа, или же, расширяясь и покидая пределы мозга, заполняет вообще всё пространство вокруг, юный наблюдатель всё же упустил момент, когда его центр внимания выскользнул из-под гнета установок и рамок, в которых он находился, и вновь отправился в удивительное путешествие его безграничной души.

 Продолжая сжимать в руках своего родного, потерянного, как казалось, еще до начала времен, брата, юная девушка, что мечтала стать журналисткой, сквозь призму своего ума смотрела, как его тело и лицо из будущего плавно меняются, превращаясь в спасительный силуэт Кайла, который, по всей видимости, все-таки не устояв, вернулся, проследовав за подругой до ее квартиры. Это оказалось весьма кстати, поскольку позволило ему прочистить желудок Виктории, которая переусердствовала, как оказалось, с энергофруктами, таким образом заставив ее прийти в себя. Неудивительным было и то, что Кайл теперь представлялся ей, ни много ни мало, безусловным спасителем и героем, который, тем не менее, стал точно так же расплываться, как и образ до него, превращаясь в странное, бесконечно знакомое лицо, что, проявившись всего на краткий миг, с легкой беззлобной усмешкой вновь уступило место иному, не менее живому выражению лица с плаката журналистки Геллы Фландерс. Портрет журналистки смотрел на лежавшую прямо под ним девушку, что только сейчас, уже понемногу начиная приходить в себя, улыбаясь осознанию того факта, что всё это время путешествия она была одна в квартире.