Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы понять суть происходящего, важно прочувствовать основную систему образов древнего послания, на которую, как утверждают Сантильяна и фон Дехенд, они наткнулись. Эта система превращает светлый купол небесной сферы в огромную и сложную машину. Подобно мельничному жернову, мешалке, водовороту, ручной мельнице, эта машина постоянно вращается, вращается и вращается, и ее движение все время корректируется Солнцем, которое восходит то в одном зодиакальном созвездии, то в другом, и так далее в течение всего года.
Как уже говорилось, в году есть четыре поворотных точки: весеннее и осеннее равноденствие и летнее и зимнее солнцестояние. Естественно, в каждой из точек Солнце на восходе появляется в разных созвездиях. Так, если во время весеннего равноденствия Солнце, как сейчас, восходит в Рыбах, то во время осеннего равноденствия — в Деве, во время зимнего солнцестояния — в Стрельце и летнего солнцестояния — в Близнецах. За последние 2000 лет (или около того) так было во всех четырех точках. Однако, как мы видели, в результате прецессии равноденствий в недалеком будущем весенняя точка переместится из созвездия Рыб в созвездие Водолея. При этом остальные три поворотные точки тоже переместятся (из Девы, Близнецов и Стрельца в Льва, Тельца и Скорпиона), как будто в гигантском небесном механизме переключится передача.
Подобно мельничной оси, объясняют Сантильяна и фон Дехенд, Иггдрасиль обозначает мировую ось в древнем научном языке, который они идентифицировали, — ось, которая простирается наружу (для наблюдателя в Северном полушарии) к Северному полюсу небесной сферы:
«При этом в нашем воображении инстинктивно возникает прямой вертикальный шест… но это было бы чрезмерным упрощением. В контексте мифа лучше не думать об оси с аналитической точки зрения, как о линии; лучше рассматривать ее как единое целое с рамой, на которую она опирается… Если при слове «радиус» нам автоматически приходит в голову окружность, то при слове «ось» на ум приходят две большие окружности на поверхности сферы — колюр равноденствий и колюр солнцестояний».
Эти колюры представляют собой воображаемые окружности, пересекающиеся в точке небесного Северного полюса, которые соединяют две точки равноденствий на орбите Земли (где она находится 20 марта и 22 сентября) и две точки солнцестояния (где она находится 21 июня и 21 декабря). Смысл вышесказанного сводится к следующему: «Вращение полярной оси не следует отделять от больших колец, которые перемещаются на небосводе вместе с ней. Соответствующую конструкцию следует воспринимать как одно целое с осью».
Сантильяна и фон Дехенд уверены, что здесь перед нами не верование, а аллегория. Они настаивают на том, что понятие о сферической раме из двух пересекающихся колец, подвешенной на оси, никоим образом не отражает представлений древних об устройстве космоса. Его следует рассматривать как «интеллектуальный инструмент», придуманный для того, чтобы сформировать мышление людей, уровень которых достаточно высок, чтобы «расколоть» древний код, которым зашифрован трудный для обнаружения астрономический факт прецессии равноденствий.
Этот «интеллектуальный инструмент» проглядывает в разных формах повсюду в мифах Древнего мира.
На мельнице с рабами
Вот о каком мифе из Центральной Америки (который к тому же может служить примером любопытной «гибридизации» мифов о прецессии и катастрофе) упоминает Диего де Ланда в XIV веке:
«Среди множества богов, которым поклоняются эти люди [майя], существуют четверо, которых они называют Бакаба. По их словам, это четверо братьев, которых Бог при сотворении мира поставил по четырем углам мира держать небо, чтобы оно не упало. Они также рассказывают, что Бакаба спаслись, когда мир был уничтожен Потопом».
По мнению Сантильяны и фон Дехенд, жрецы-астрономы майя не были настолько примитивны, чтобы считать, что Земля плоская и имеет четыре угла. Образы четырех Бакабов они использовали как техническую аллегорию, цель которой — пролить свет на явление прецессии равноденствий. Бакабы фактически олицетворяют собой систему координат данной астрологической эпохи. Это колюры равноденствия и солнцестояния, объединяющие четыре созвездия, на фоне которых Солнце продолжает восходить четыре раза в году в течение 2200 лет.
Разумеется, при переключении небесных зубчатых колес старый век гибнет, и рождается новый. До этого момента все согласуется с символикой отображения прецессии, но в привычный образный ряд явно не вписывается отчетливая связь с глобальной катастрофой (в данном случае — с наводнением), в которой уцелели Бакабы. Интересно, что на барельефах в Чичен-Ице Бакабы изображены с бородами и вообще имеют европейскую внешность[12].
При этом образ Бакабов, слишком буквально привязываемый к понятиям типа «четыре угла неба», «четырехугольная земля» и т. д., служит лишь одним из «интеллектуальных инструментов», провоцирующих обращение к проблеме прецессии. Образцовым среди них является, конечно, мельница из названия книги Сантильяны «Мельница Гамлета».
Если разобраться, то за героем Шекспира, «которого поэт сделал одним из нас, первым несчастным интеллектуалом», тянется легендарное прошлое, а его черты были уже предопределены, запрограммированы уходящим в старину мифом. Во всех своих воплощениях Гамлет странным образом остается самим собой. Его прототип Амлоди (иногда Амлет) из исландской легенды «демонстрирует те же черты: грусть и высокий интеллект. Он тоже сын, посвятивший себя мщению за отца, глашатай туманных, но неотвратимых истин, орудие Судьбы, которое должно сойти со сцены, выполнив свою миссию…».
В полном грубых и ярких образов норвежском варианте предания Амлоди фигурирует в качестве владельца сказочной мельницы, которая некогда исторгала из себя золото, мир и изобилие. Вращать это гигантское сооружение были обречены две великанши, Фенья и Менья, так как обыкновенных человеческих сил не хватало, чтобы сдвинуть его с места:
Привел их к мельничной скамье,
Чтоб серый камень приводить в движенье.
Он не давал ни отдыха, ни сна им,
Прислушиваясь к скрипу жерновов.
Их песня звучала как вой,
Взрывавший тишину:
«Закрой ларь и ослабь вес камня!»
Но он заставлял их молоть еще больше.
Возмущенные и рассерженные, Фенья и Менья дождались, пока все уснут, а потом стали вращать мельницу с такой скоростью, что ее опоры, хотя и укрепленные железом, разлетелись на куски. Сразу вслед за этим мельницу похитил морской царь Мизингер и погрузил на свой корабль вместе с великаншами (хотя не совсем понятно, как ему это удалось).
Мизингер велел им снова молоть, но на этот раз из-под мельницы стала сыпаться соль. В полночь они спросили, не хватит ли ему соли; он приказал молоть дальше. Они еще помололи, но недолго, потому что корабль стал тонуть: