Да уж.

Элинор так заинтересованно взглянула на тетю Мэри, как никогда прежде.

— Достаточно, что ты знаешь, — продолжала тетя Мэри, — о моем давнишнем знакомстве с мистером Греем, и что я рада, несказанно рада возобновить его.

«Несказанно рада» она произнесла просто изумительно. Могло показаться, что тетя Мэри была кем-то вроде дамы полусвета — по крайней мере, в отношении мистера Грея.

Рассмотрев мистера Грея и его сыновей поближе, Элинор прониклась симпатией. Все вместе они были восхитительны. По одному, наверное, перед ними нельзя было бы устоять.

— Но если это вопрос чести, — сказал Хоксуорт, обращаясь к Мэри и, следовательно, игнорируя индейцев, что Элинор показалось совсем неразумным, — я вынужден настаивать на…

— И что же вы сделаете? — спросил Мэтью, а ведь это очень вызывающе — перебивать маркиза таким образом.

Так никогда не поступали даже в хорошем обществе, тем более простолюдины. Становилось все яснее, что Греи не считают себя простолюдинами.

— У вас не хватит духу на битву, даже если честь одной из ваших женщин будет на кону.

— Прошу прощения? — вмешалась Амелия, глядя на брата. — О чем он говорит, Хокс?

Хоксуорт смутился; такой вид был ему очень к лицу.

— Даттон и Блейксли сражались на дуэли сегодня утром. Я взял Луизу посмотреть, — ответил Хоксуорт совсем робко.

— Это в высшей степени неуместно, Хоксуорт, — сказала тетя Мэри, что было и в самом деле поразительно, поскольку все, что касалось самой тети Мэри за последние двадцать лет, начинало казаться неуместным. — Дуэль — зрелище не для женщины.

— И не для мужчины, не желающего сражаться, — добавил Джордж.

Хоксуорт откашлялся и сказал:

— Это была не моя схватка.

— А жаль, — сказал Джон Грей, и этим, похоже, тема была исчерпана, так как в комнате повисло молчание.

— Я переживаю, мистер Грей, — сказала тетя Мэри, — за свою племянницу Луизу. Ее нет здесь, хотя она должна быть.

— Она в Королевском театре, леди Джордан, — поддержал разговор мистер Грей, — обесчещенная Генри Блейксли. Снова.

Амелия ахнула и села, положив руку на лоб. Хоксуорт, казалось, сам не знал, куда податься, и тоже сел. Ему нравилось сидеть, и он делал это при любой возможности.

Тетя Мэри, напротив, смотрела на мистера Грея в порыве сильного волнения.

— Мелверли в Королевском театре, я полагаю? — осведомилась она.

— Именно, — сказал Джон Грей. — Это было необходимо. Чтобы направить все в правильное русло.

— Он вынужден был настоять, — сказала тетя Мэри.

— Он настоял, — согласился мистер Грей.

Тетя Мэри с облегчением присела.

— О, слава Богу, — сказала она, что было прямо-таки удивительно, ведь большинство тетушек и наставниц вовсе не желают, чтобы честь их племянниц подвергалась ущербу.

— Благодарите Софию, — заметил Джон.

Тетя Мэри подняла глаза на Джона Грея, задумчивые и, вероятно, покорные.

— Полагаю, я должна это сделать, — сказала Мэри.

Герцогство несло за собой множество преимуществ, одним из которых было исполнение желаний в один момент. То, что старшая дочь Мелверли была неоднократно опорочена и один из сыновей Хайда теперь хотел жениться на ней, было предметом всевозможных сплетен и поводом для получения срочного разрешения на брак.

Свадебная церемония соответственно состоялась в Желтой гостиной Хайд-Хауса.

— Я впервые встретился с вами здесь, в этой комнате, помните? — шептал Блейкс Луизе спустя минуту после церемонии.

— Вы помните, где встретились со мной? — спросила она. — Пытаетесь убедить меня, что вы романтик? Я во все поверю, Блейкс, но только не в это.

— Это было именно в Желтой гостиной, — настаивал он, — два года назад на рауте.

— Все посещают рауты в Хайд-Хаусе, — сказала Луиза, проделав короткий путь до камина.

— Вы разговаривали с Амелией.

— Я всегда разговариваю с Амелией.

— Вы были в белом.

— А кто же не носит белое?

— Это был белый шелк с бледно-голубым поясом и жемчугами Мелверли.

Луиза взглянула на Блейксли, совершенно не замечая никого в комнате, ее глаза были наполнены недоверием и глубокой признательностью.

— Вы романтик, — снова подытожила она.

— Стал им только с тех пор, как встретил вас, — сказал он, взяв ее за руку и подводя к дверям гардеробной.

— Вы говорите очень романтичные вещи, Блейксли. Вы собираетесь завести привычку говорить мне такие прекрасные слова? — Луиза остановилась и оглянулась на гардеробную комнату. — И не собираетесь ли вы также завести привычку говорить мне их в этой гардеробной?

— Я проникся любовью к этой комнате.

— Да уж, я вижу.

— Я проникся любовью к определенным вещам, которые можно делать в этой комнате.

— Только в этой комнате? — сказала она, начиная смеяться. — Это может стать проблемой, вы не находите?

— Только если мои родители будут возражать. А это маловероятно.

— О, ну хватит, Блейкс. Неудивительно, что я им не нравлюсь…

Ее слова оборвались, и она остановилась, опустив взгляд к ногам Блейксли. Настроение было испорчено.

— Мой отец, — сказал Блейкс, поднимая ее лицо за подбородок, — очарован вами, как и я.

— О, ну правда, Блейксли, — тяжело вздохнула она.

— Вы знаете мою мать, совершенно очевидно, что такого типа женщины ему нравятся.

— Да, возможно, но ваша мать…

— Давнишняя подруга Софии Далби, — закончил он. — Не думаете же вы, что все это произошло случайно? Хотелось бы мне знать, как они это устроили. Не знаю, как это сделано, но результат налицо. Нами, моя дорогая, управляли, и очень умело. Я бы хотел выразить им свое возмущение. Но я не могу. А вы? — спросил он страстным шепотом, в котором снова прорывалась его романтическая сущность.

— Вовсе нет, — мягко ответила она.

Но казалось, Луиза ни в чем не была уверена и меньше всего — в его заявлениях. Блейксли знал все выражения лица и все оттенки голоса Луизы. Неуверенность была чем-то новым для нее. Он подошел ближе, желая ее обнять, чтобы исчезло это выражение тупой боли из ее глаз.

— Что такое? — тихо спросил он, сплетая руки вокруг ее талии крепким кольцом любви и обладания. — И не думайте врать.

— Я никогда не вру! — воскликнула она. — Вы-то должны это знать.

— Я знаю, и поэтому вы мне все расскажете. В чем дело?