Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это они ломают? – спросила подошедшая-к месту привала Габия. В руках она держала две упитанные тушки довольно большого размера. Судя по всему, пока брат занимался поисками топлива, она в волчьем обличье добыла еду для всего отряда.
– Колючки, – лаконично ответил Бордонкай, наводивший полировку на острое как бритва лезвие секиры.
– Почему колючки? – удивилась Габия.
– А ругаются...
Со стороны кустарников и вправду неслись разнообразнейшие проклятия и соленые словечки.
Каэтана помогла Габии освежевать тушки, попутно определив, что зверьки больше похожи на сусликов.
Костер уже весело полыхал, и спустя несколько минут аппетитное сочное мясо вовсю жарилось над огнем. Запах стал распространяться почти сразу и вызвал острый приступ аппетита – жаркое обещало быть восхитительным.
Все расслабились, отдыхая.
Бордонкай покряхтел, посопел, но все-таки извлек из-под полы плаща флягу с драгоценной жидкостью и передал ее Джангараю. Тот выпил, крякнул и поскорее ткнул питье Ловалонге. Аллоброг был осторожнее, поэтому отхлебнул маленький глоточек, которого ему вполне хватило, чтобы побагроветь и закашляться. После такого зримого результата Эйя и Габия отказались сразy и категорически, а альв – после недолгого колебания. Зато Каэтана, которая давно уже отметила, что на Варде почти отсутствуют по-настоящему крепкие напитки, приложилась с огромным удовольствием и глоток сделала немалый. Затем удовлетворенно вздохнула и со бралась повторить.
– Нет-нет, запротестовал Бордонкай. – Предполагается, что напиток очень крепкий. Слишком крепкий для такой хрупкой дамы, как вы, госпожа.
– Но ведь он вполне мягкий и приятный на вкус, – возразила Каэ.
– А предполагается, что очень крепкий, – ответил исполин категорическим тоном, но не выдержал и первым рассмеялся.
Все дружно подхватили его смех, и долгое время степь оглашалась все новыми и новыми взрывами хохота. Странное дело – в любую минуту они могли погибнуть, и прекрасно об этом знали, а вот поди ж ты – никто из них раньше не смеялся так часто и заливисто.
– Как хорошо жить, – прошептал Эйя, обращаясь в основном к какому-то хитроумно расположенному созвездию.
Каэ отметила про себя, что так и не удосужилась расспросить у альва, как называются звезды и созвездия здешнего неба – да и не только про это.
– Очень хорошо, – поддержала брата Габия. – Странно только, что поняли мы это именно сейчас, а не раньше.
– Просто вы живете теперь каждый день как последний, – откликнулась Каэ.
Она размышляла о своем, а говорила то, что в голову приходило:
– Если каждый день жить как последний, то не станешь делать многих ненужных вещей. А то, что нужно, будешь ценить гораздо больше – потому что нет никакой гарантии, что завтра для тебя обязательно наступит.
У костра воцарилась тишина, каждый примерял на себя эту мысль.
В этот момент небольшая серая тень метнулась в свете костра и опять скрылась из виду. Мечтательный настрой как рукой сняло. Все повскакивали на ноги, хватаясь за оружие. Урахаги моментально приняли волчье обличье и уже седыми всполохами помчались в ночь догонять того, кто посмел нарушить их покой. Все остальные замерли в ожидании, готовые в любую минуту принять бой.
Ждать пришлось недолго. Вскоре невдалеке послышался жалобный плач, и в освещенный костром круг вошли два огромных волка. Один из них нес в пасти небольшое существо. Волк осторожно наклонил голову и положил его возле огня. Оно свернулось в клубочек и тихо скулило, боясь поднять глаза.
– Хортлак, – безошибочно определил альв; и близнецы (никто даже не успел заметить, как они опять приняли человечье обличье) подтвердили: действительно, хортлак – степной дух.
Существо запричитало и заойкало, словно приготовилось быть вторым блюдом на этом ужине.
– Оно речь понимает? – спросила Каэтана у альва, но тот не успел ей ответить.
– Оно понимает, – жалобно произнесло существо. – Оно-то как раз все понимает. Взяли моду хортлаками лакомиться, а я невкусный. Прямо заявляю – не-вкус-ный, понятно?
– Куда уж понятнее, – рассмеялся Джангараи. – И что же это ты так оплошал, братец?
– Почему это, почему это оплошал? – заволновался хортлак. – Я специально горькие травы ем, чтобы от меня горечью пахло. Это у ваших урахагов обоняние напрочь отбило.
Такое небрежное отношение к их нюху близнецы восприняли как оскорбление и угрожающе надвинулись на съежившегося под их взглядами степнячка.
– Ну-ну... – Ловалонга подошел к маленькому комочку, так и лежавшему на земле, и взял его на руки. – Никто тебя есть не собирается. Просто ты как-то неловко пробежал, всполошил нас, вот мы и приняли тебя за лазутчика врага.
– А, – успокаиваясь, проговорил дух, – так это вы от армии прячетесь.
– От какой армии? – в один голос рявкнули Джангараи и Бордонкай.
Хортлак вздрогнул от их могучих голосов, но, прижавшись к Ловалонге, почувствовал себя уверенней.
– Известно, от какой. Мы небось в степи не совсем серые...
– Как раз вы-то и серые, – встрял альв.
Хортлак насупился и брякнул:
– От мохнатого и слышу!
Обиженный Воршуд сжал лапки в кулачки и стал ужасно похож на маленького насупленного медвежонка
Каэ посмотрела на альва и хортлака, думая, что они находятся в гораздо более близком родстве, чем сами : хотят признавать, и примирительно сказала:
– Вам абсолютно незачем ссориться. Почтенный хортлак окажет нам огромную любезность, если расскажет, о какой армии он говорит и где она находится.
– А вы лазутчики? – спросил степнячок с непередаваемым выражением на круглой мордочке. Он был страшно похож на толстого и сытого кота, только ушки у него были круглые.
– Нет, – ответила Каэ.
– Жаль, – вздохнул хортлак.
Он медленно и осторожно спустился с рук Ловалонги. Все уселись вокруг костра, и степнячок, так и не решившийся отойти от аллоброга дальше чем на шаг, уселся около его ног, на всякий случай взявшись за край одежды талисенны. Теперь у спутников была возможность спокойно рассмотреть хортлака.
Ростом он был еще меньше Воршуда и едва достигал Бордонкаю колена. Поэтому на исполина он смотрел с плохо скрываемым ужасом. Так же как и альв, хортлак был с ног до головы покрыт шерстью – только она у него была подлиннее и грязно-серого цвета. Небесно-голубые и круглые, как плошки, глаза под громадными загнутыми ресницами глядели и доверчиво, и лукаво. А лицо или мордочка – друзья так и не смогли определить, на что же это больше похоже, – было кошачьим и человечьим одновременно.
– Я почтенный хортлак. И я окажу огромную любезность, о которой вы просите, – проговорил он крайне серьезным тоном. – Меня Момсой зовут.