Там, на далеком птичнике, уже поднялась тревога. Стражники седлают своих крылам: трех, а может быть, четырех. Может быть, сам командир Корунх поведет отряд. Дело ответственное; Развияр вспомнил, что патрульный, которого они с Яской пытали, был близким другом командира. Прыщавый Замай не врал; Замай готов был что угодно выболтать в обмен на жизнь. Собирался жениться… Может быть, в самом деле любил невесту?

Лукс перескочил через речушку, почти не замочив лап; сжав пятки, Развияр велел ему углубиться в лес. Раньше, сидя у Лукса на спине, он всегда помнил, что их двое; теперь, в седле со стременами, он ощущал себя странно одиноким. Зверуин молчал, повинуясь движению руки, и не спрашивал, куда и зачем они идут. Его лапы ступали по лесным завалам, как по ровной дороге, и Развияр пригибался, пропуская над головой ветки.

Как выглядит командир Корунх? Наверняка он немолод. Какое было у него лицо, когда он увидел, что жители мятежного поселка пытаются защититься императорской грамотой?

– Я так решил, – сказал он вслух.

Лукс промолчал.

Ветер, по-прежнему южный, гудел там, наверху, над кронами. Здесь, в лесу, едва ощущалось его дуновение. Лукс беззвучно перемахивал через поваленные деревья, припав к земле, проползал под нависшими ветками. Он чувствовал направления, не глядя ни на солнце, ни на звезды, ни на моховые бороды.

Теперь они вылетели, думал Развияр. И южный ветер несет их сюда.

Путники пробирались на северо-восток. Лукс стал нервно оглядываться по сторонам. Прислушивался; шел медленнее, чем прежде. Выискивал петляющие дорожки. Развияр сжал пятки, веля двигаться быстрее. Зверуин мельком глянул на него через плечо, но ничего не сказал.

Развияр подумал о Яске… Нет, мысли о Яске делали его слабым. Нельзя думать о ней сейчас. Он стал думать об Акке, о том, как долго она сопротивлялась его власти и, наконец, поддалась. Он вспомнил, как смотрел наутро ее отец; он был немолод и всякое повидал, он боялся гекса больше, чем наездников на крыламах, он избегал называть их, чтобы не накликать беду. Впервые увидев Развияра, он побледнел, как мертвец: не потому что тот был вооружен, зол и готов убивать. А потому только, что Развияр был гекса, и оружие его принадлежало гекса – длинный меч с темным лезвием.

Лукс снова замедлил шаг. Его полосатая шкура подрагивала. Он вертел головой, его руки лежали на рукоятках мечей на поясе.

– Не вынимай оружия, пока я не скажу, – проговорил Развияр. Лукс воспользовался его словами, приняв их за приглашение к беседе:

– Ты хочешь их встретить?! Они убьют нас без разговоров!

– Сперва все-таки поговорят.

– Мне кажется, – Лукс перевел дыхание, – что за нами следят. Уже следят.

– Вот и отлично. Мы на верном пути. Вперед, Лукс.

И он снова сжал пятки.

Южный ветер шумел над деревьями и гнал облака, и нес отряд на крыламах. Три или все-таки четыре? Каждый попадает стрелой по бегущей цели. Одной стрелой. И стрелы навеки остаются в телах – знак того, что случилась казнь, а не расправа.

Он снова вспомнил поселок в развалинах древнего города. Будто воочию увидел старика, высоко над головой поднимающего радужную грамоту. Если бы Яску выдали, как преступницу, поселок был бы прощен; Развияр давно знал это. Осознание пришло к нему среди многих других, как блик на воде. Как пятнышко света на блестящих зеленых листьях.

Он поднял голову. Тучи наверху разорвались, вышло солнце, яркие лучи добрались до земли под кронами. Впереди было пространство, свободное от подлеска, поросшее сизой травой. И, когда Лукс ступил на эту траву, навстречу из зарослей плавно и вместе с тем внезапно вышли существа на двух ногах, с треугольными головами и треугольными копытами, с серо-зеленой чешуистой кожей. На спине у каждого лежало седло с высокими луками, в каждом седле сидел всадник, высокий и бледный, с копьем наперевес.

Развияр почувствовал, как всем телом вздрогнул Лукс. Натянул ремень на груди зверуина, приказывая остановиться, но Лукс и без того замер, как вкопанный.

Всадники на двуногих тварях остановились шеренгой. Их было, насколько мог судить Развияр, не меньше двух десятков. Он сидел, не шевелясь, выпрямив спину, с удивлением и страхом замечая в их лицах свои собственные черты.

Наперед вышла двуногая тварь, несущая в седле старика с седыми, бело-желтыми, заплетенными в косу волосами, с жидкой длинной бородой, разделенной на две части.

– Полукровка, – сказал старик, произнося слова странно, но вполне разборчиво. – Кто такой?

– Рэзви-арр, – отозвался Развияр, глядя в черные и острые глаза старика.

В глазах что-то изменилось. Расширились зрачки, едва заметные на фоне темной радужной оболочки.

– Как звали твою мать?

Мелькнул перед глазами беличий хвост. И пропал; не веря себе, чуть нахмурившись, Развияр выговорил:

– Рэзви-энна.

Всадники обменялись взглядами.

– Если ты врешь, – сказал старик, – твоя смерть будет очень длинной.

– Я не вру, – Развияр поднял подбородок. – И я не собираюсь умирать – во всяком случае, сегодня.

* * *

– Что такое под тобой?

– Зверуин.

– Кто тебя послал?

– Я пришел по своей воле.

Тонкие губы старика искривились:

– «Пришел» говорят о пеших. «Пришел» говорят о мясе, сопляк.

Лагерь гекса обходился без очагов и навесов. Это была стоянка, пастбище; двуногие твари, которых называли просто «голенастые», объедали с деревьев листья и кору. Гекса, мужчины и женщины, жили в седле – ели, справляли нужду, может быть, даже спали. Они и любовью занимаются, не сходя с седел, подумал Развияр. Его мать, прибыв в поселок, не умела ходить…

– Рэзви-энна, украденная жизнь. В тот год Тень указала на ее деда, ты знаешь, что такое Тень, сопляк?

– Не зови меня сопляком, – сказал Развияр. – У меня есть имя.

Старик сверкнул глазами. Развияр не смутился, зато Лукс под его седлом задрожал сильнее. Они были в лесу, среди молчаливых людоедов, среди чешуйчатых голенастых существ с желтыми глазами и тяжелыми копытами, оставляющими треугольные следы.

– Тень выбирает, кому служить мясом. Был страшный голод. Дичь ушла из лесов. Мы стали в круг и призвали Тень, она выбрала Гвера, который был тогда славен и силен, у него было пятеро детей и двенадцать внуков, он писал гимны на коже врагов. Но Тень указала на него, и он не стал спорить, и его дети не стали, кроме младшей дочери. Она выпустила в лес его внучку – безумная баба, отпустила ребенка верхом в ночь, голодного, без надежды, на долгую лютую смерть. Весь род Гвера умер легко, мы выжили и пели его гимны, прославляя его. Я обязан ему всем, что знаю, и всем, что могу, и тем, что до сих пор жив. Его пропавшую внучку звали Рэзви-энна, у нее был железный пояс с вычеканенным именем… У тебя нет этого пояса?