Мысли участкового свернули, переключились: вот если бы, уже владея полученной сегодня информацией, он, Денисов, попытался защитить дочь и ее будущего ребенка от гипотетического нападения Темных, планирующих превратить его внука в Великого шамана… Если бы, зная об их планах, он задействовал бы «Светлый Клин», как бы это было воспринято? Считалось бы это предотвращением угрозы? Или Свет и Тьма нашли бы в этом личную выгоду Денисова? Как он сможет сделать различие и принять верное решение, если однажды ему, не приведи судьбинушка, случится оказаться в такой ситуации?

Какое-то время он думал об этом, не замечая дороги, не видя ничего вокруг. Потом встрепенулся, сморщился, вспомнив о предложении Химригона, поежился и решил, что утро ночи мудренее. Завтра он вызовет дозорного. Или сам отправится в райцентр.

«А реакция у Кольки все же человеческая! – с удовольствием отметил Денисов. – Вот ежели бы побыл он хоть десяток лет Иным – он бы сейчас до потолка от радости прыгал, узнав, что сын его таким же Иным будет. Ежели бы Крюков окончательно Темным стал – он бы сейчас от гордости раздулся бы индюком. Энто ить сказка для Темного: сын – будущий Великий! К его дому уже чичас на поклон идут, а он такого внимания не одобряет, опасается. За супругу беспокоится. Сына защищать намерен. Ну, пущай бы так и дальше шло!»

И было Денисову интересно, как же так получилось, что какие-то старики и старухи, которых он знать не знал, богомольцы и богомолицы эти нездешние, раньше его самого оказались в курсе дела? Кто им донес, кто сообщил про ребенка Крюковых?

Весь июль стояла жаркая погода, в полдень без особой нужды носу из дома не высунуть, поэтому в магазин Катя предпочитала ходить по холодку, рано утром. Передвигаться ей было уже тяжеловато, в лютый зной – тем более, но не сидеть же весь день в горнице? До вечера, когда Николай поведет ее на прогулку, далеко, дела домашние переделаны, да и что там дел-то? Всю тяжелую работу на себя свекровь взяла, стирать и убираться не позволяет, вот и ходит Катя день-деньской, салфеточки кружевные на трюмо поправляет, пылинки с полочек сдувает. А магазин – все же хоть какое-то разнообразие, поэтому покупки Катерина совершала не по необходимости, а развлечения ради. То запасную зубную щетку купит, то батарейки для фонарика, то косынку нарядную свекрови в подарок, то сорочку мужу присмотрит.

Переваливаясь с боку на бок, самой себе напоминая неповоротливую утку, шла Катя по Вьюшке, улыбаясь и помахивая авоськой. Местные жители улыбались в ответ, вежливо здоровались. В деревне сколько раз на дню ни пройди по улице – столько раз и поздороваешься с каждым встречным, пусть даже трижды с ним уже раскланивался.

Строительство в боковых улочках-усиках уже было завершено, только кое-где еще работали маляры-штукатуры, приводя новые дома в надлежащий порядок. В одном из таких отростков играла гитара, и Катя приостановилась, прислушалась.

Меня зажали слева,

Меня толкают справа,

Иду вперед без гнева,

Без веры и без славы.

Пряма моя дорога,

Без выступов и рытвин,

Но кровоточат ноги —

Иду по грани бритвы.

Я балансирую на лезвии ножа,

На самой ниточке, коротенькой и тонкой.

Я балансирую на лезвии ножа,

Пляшу марионеточным чертенком.

Знакомый, родной голос. Знакомая, почему-то ставшая любимой у Николая в последнее время, мрачная, надрывная песня. Ему сейчас полагалось быть на работе. Похоже, привез материалы для внутренней отделки – вон и трактор его стоит. Но отчего-то не спешит он отцепить груженную известью тележку, не спешит вернуться в гараж за новым заданием. Для чего-то зашел внутрь, поет, старается. Подражая известному исполнителю, пытается пропеть согласные, узнаваемо хрипит в припеве…

Мне вбок не сделать шагу,

Назад мне путь заказан —

Иду по краю шпаги

Без горя, без экстаза.

И вырваться нет проку

Из этого мученья,

И кровоточат ноги,

И нет им излеченья.

Я балансирую на лезвии ножа,

Иду по ниточке, коротенькой и тонкой,

Я балансирую на лезвии ножа,

Кручусь марионеточным чертенком.

Внутри зааплодировали, принялись пискляво восторгаться, один особенно жеманный голос выделился в общем хоре:

– Ах, Николай, какой же вы… лапочка! Куда там Высоцкому!

– Дура ты! – беззлобно ответил Колька. – Ну, девоньки, что бы еще вам такого спеть? Умные вещи не пошли – давайте про любовь, что ли?

Катерина вспыхнула, отвернулась, заторопилась прочь. Магазин проскочила – даже не заметила. Слезы застилали глаза, и, хлюпая носом, она снова и снова шептала:

– Ну, сколько можно, а? Ну сколько же можно? Сколько же так можно?..

Сама не поняла, как оказалась на мосту через реку, а осознав себя тут – испугалась. Что она здесь делает? Когда успела дойти до реки? Зачем? Не топиться же она собралась?

С того берега доносилось конское ржание, настырно тянулся в чистое небо дымок невидимого за кустарником костра. «Там табор!» – вспомнила Катерина. Не отдавая себе отчета, она шагнула по мосту еще дальше от деревни, еще ближе к той стороне реки. Почему-то ей захотелось непременно увидеть, как выглядит табор, какие люди ходят там меж костров и кибиток…

– Драствуйтя! – теребя подол длинного цветастого платья, поздоровалась с ней маленькая цыганочка, возникшая на том берегу будто по волшебству. – Вам погадать аль чегой?

– Здравствуй, – рассеянно улыбнулась ей в ответ Катя, которой в голову внезапно пришла мысль – неожиданная, смелая, если не сказать – безумная. – А скажи-ка мне: в вашем таборе только гадают? Или, может, есть у вас настоящая колдунья?

* * *

– Проходи, красивая, не стесняйся! – пригласила Лиля, с интересом рассматривая нерешительно замершую на пороге шатра беременную девушку. – Я и ждала тебя, и не ждала…

– Как это? – спросила Катя, которая действительно была сильно смущена – и из-за недавних слез, и из-за своего поступка, и из-за откровенного, бесцеремонного любопытства, которым встретила ее Лиля.

Цыганка была молода и хороша собой, так хороша, что Катерина моментально поверила в деревенские страшилки о том, как парни теряют головы, как бросают жен и детей ради вот таких красавиц, как уходят в ночь, в степь, в горы, в тайгу – вслед за табором. Неотразимая женщина. Роковая женщина. Колдунья.

Тряхнув роскошными волосами, цыганка рассмеялась:

– А вот так! Однажды мы бы с тобой встретились – это правда, изумрудная моя. Но не сейчас, а когда у тебя другого пути не останется… Не увидела я этой нашей встречи. Как же ты, золотая, не испугалась прийти ко мне? Как же отпустили тебя?

– Я не отпрашивалась! – ответила Катя и тут же пожалела об излишней резкости, с которой произнесла эти слова. – И вообще – я вроде бы не маленькая, чтобы цыган бояться.