«В системе был замечен корабль-призрак. Я всегда считал его выдумкой. Флуктуация, похожая на парусник. Говорят, это к счастью…» Палец на сенсоре дрогнул, «пролистнув» с десяток изображений.

– А здесь?

– Кораблики! – мальчик не колебался ни секунды.

– С парусами?

– С пушками! Военные! Раз, два, три… Семь корабликов!

– Ты уверен?

– Да! Прямо над нами. Видишь?

Она не видела.

– Здесь?

– Дяденьки на лошадках. Много-много.

Шевеля губами, Артур принялся считать «дяденек на лошадках». Он так увлекся, что не бросил счет, даже когда с улицы донесся шум, похожий на сбивчивый рокот барабанов. Оставив ребенка над планшетом, Регина выскочила на балкон – и отшатнулась. На площадь перед зданием посольства вливалась конная река. Кольчуги и шлемы сверкали на солнце – так идет на нерест серебряная стерлядь.

Вторую улицу заполняла пехота.

Она шагнула назад, оступилась, едва не упала. Отыскав панель управления, ткнула в красный сенсор. Со змеиным шелестом из стен выползли бронежалюзи, перекрыв окна и балконную дверь.

– Артур, ты поиграй сам. Хорошо? Мне нужно…

– Ага… семьдесят три… семьдесят четыре…

Он продолжал считать. Регина не сомневалась: скажи ей кто-нибудь точное количество всадников на площади – число сойдется.

В кабинете техник – трезвый, как стеклышко – извлекал из сейфа оружие. Рауль деловито проверял заряд батарей.

– Попрошу без героизма, – одернула мужчин Регина. – У нас есть специалисты.

– Целых два, – согласился техник. – Вы куда?

– За флейтой.

Воевать доктор ван Фрассен не собиралась. Всю площадь «фа-диезом» не накроешь. Просто с флейтой ей было спокойнее. Если, конечно, можно говорить о спокойствии, точно зная свой час и срок.

«Груша знает. И Скунс знает. С детства. Ничего, живут…»

Когда она извлекала флейту из футляра, в комнату ворвался хор глашатаев. Уж что-что, а орать шадруванские глашатаи умели. Даже на другой стороне здания, при закрытом окне, Регина разбирала слова, благо вопили на унилингве.

– Подлый уловка!

– Звездный лукавец… не выманить…

– …из столица!..

– Шахиншах Хеширут, владыка мира…

– …повелевать!..

Идиоты! Безмозглые дикари! Ей хотелось кричать. Ну конечно, что еще могло прийти варварам в голову? Ясное дело, чужаки обманом хотят захватить их драгоценную, их обезлюдевшую столицу!

«Ник, что они сделали с тобой?!»

– Сдавай на милость…

– Не повинуйся – казнь!..

Казнь? Она хрипло рассмеялась. Нашли, чем напугать приговоренных к смерти! Сидеть в четырех стенах, не видя, что происходит снаружи, было невмоготу. Любопытство сгубило кошку? А если кошке нечего терять? Окна комнаты выходили в переулок, тихий и пустой. Зато окна конференц-зала…

Дверь зала была не заперта. Внутри – ни души. Регина отрегулировала прозрачность стекол, сделав ее односторонней – и лишь тогда выглянула наружу.

– Если через…

Ровные ряды всадников. Раскрашенные статуи; у лошадей едва заметно вздымаются бока. Строй пехотинцев. Щиты с львиными мордами. Шах Хеширут на вороном жеребце. Золоченый нагрудник, открытый шлем. Под козырьком налобника – потешный диссонанс – блестят стекляшки очков. Конь, такой же нервный, как его седок, бьет копытом о булыжник. Рядом, на гнедой кобыле – сановник. Тот, что в беседке кинулся на Ника с кинжалом. Лицо сановника опухло, под глазами – синюшные мешки; нос заботой Кейрин-хана свернут набок.

Сабли, копья, доспехи.

…и бомбы гематров над головой.

– Пощады не ждать! – надрывался глашатай.

Из дверей посольства вышел Скунс в мешковатом комбинезоне. Он был вооружен: на плече – «Шершень» со складным прикладом, на поясе – кобура. Скунс аккуратно прикрыл за собой дверь и остался стоять на крыльце.

Один.

Должно быть, Груша сейчас защищал черный ход.

– …гнев Господа Миров!

Юный шах привстал на стременах, махнув рукой. Чувствовалось, что Хеширут IV очень нравится себе: достойный наследник полководцев древности. Отвечая воле шаха, окна дома напротив полыхнули зарницами и окутались дымом. В уши ударил грохот, трескучий и дробный. Стук в стекло – казалось, начался град – испугал Регину. У шадруванцев есть огнестрельное оружие? Вот вам и дикари…

Анизотропные стекла выдержали удары пуль. Разбить снаружи их не смогла бы и автоматная очередь; легко они бились лишь изнутри – на случай бегства при пожаре. Подтверждая это, неподалеку – в соседней комнате? – зазвенело стекло. На звон наслоились взвизги импульсной винтовки. Из верхних этажей дома, где укрылись стрелки, кто-то выпал, кулем ударился о мостовую – и замер. В доме завопили: отчаянно, страшно. Импульсник провизжал еще разок, и крик оборвался.

Больше никто не стрелял.

Шах в растерянности завертел головой – что происходит?! – и, белый от ярости, выхватил саблю из ножен. Повинуясь владыке, первый ряд всадников тронулся с места. Выждав три-четыре секунды, Скунс снял с плеча «Шершень». Вокруг фигуры телохранителя мерцал едва заметный ореол силовой брони. В следующий миг площадь перед конными встала на дыбы. Лучевой удар взметнул булыжники, оплавленные и крошащиеся, на высоту человеческого роста, накрыв атакующих жаркой волной камня. Лошади прянули назад, сбрасывая седоков; ряды смешались. Раненые бились под копытами, стараясь отползти прочь. Не удовлетворившись этим, Скунс продолжал стрелять. Взорвалась мостовая за шаг до взревевшей от ужаса пехоты. Ослепительный луч скользнул выше. На головы несчастных рухнули обломки балконов, коньков крыш и фигурной лепнины. Площадь заволокло пылью и дымом. Территория перед посольством превратилась в филиал преисподней, а Скунс, демон пламени, жег и крушил, не давая шадруванцам опомниться.

Регина не сразу сообразила: «смертоносный» луч был по возможности деликатен. Демонстрируя силу, Скунс не хотел лишних жертв. С орбиты, должно быть, это выглядело не боевиком – комедией. Все, небось, прилипли к экранам. Адмирал Шармаль со смеху покатывается. Ах да, гематры не смеются…

С трудом сдерживая жеребца, пляшущего под ним, юный шах приказывал, грозил, проклинал – воины не слышали владыку. Хеширут уцелел, но потерял очки. Беспомощно вертя головой, он готов был бросить в адову топку всю державу, от младенцев до стариков, лишь бы отомстить за позор. Держава придерживалась иного мнения. Упавшие пытались откатиться в сторону, подальше от копыт. Оставшиеся в седлах старались не упасть. Кто-то выл на одной нескончаемой, тягучей ноте. Пехота, гомоня, пятилась в переулки.

Отступление грозило перерасти в паническое бегство.