– Вы не один? Ладно, какая теперь разница… Это вариант 6-Б. Вы меня поняли? 6-Б, с кучей, мать их, отягчающих. Не психуйте, Зоммерфельд, мы вас вытащим. Сразу сдавайтесь десанту. Слышите? Сдаетесь и ждете. Они вас и пальцем…

– Кто там? – голос вернулся к Нику. – На орбите?

– Точно не знаю. Кажется, гематры. Предупредите руководителей групп: никакого героизма. Никакой дешевой партизанщины. Руки вверх и бегом в плен. На допросах говорите, что угодно. Это уже не имеет значения. Вы поняли меня?

– Да. Говорю, что угодно. Без разницы.

– Зоммерфельд, вы пьяны? Впрочем, так даже лучше. Яйцеголовые научники, не от мира сего. Дипломат-алкоголик. Ребенок-аутист. Лечащий врач мальчика. Эта, как ее… Химера. Безобидный набор; комар носу не подточит… С остальным мы разберемся. Это еще надо доказать, что Шадруван обитаем! Галлюцинаторный комплекс ни один закон не сочтет полноценной цивилизацией…

Тиран облизал губы – обычным, человеческим языком. Почесал щеку; дернул уголком рта. Наморщил лоб. Лицо его находилось в непрестанном движении. Это нельзя было списать на проблемы гиперсвязи. Это объяснялось лишь одним: Тиран психовал куда больше Ника.

– Да, вот еще… Не вздумайте искать защиты у Кейрина! Хан сдаст вас, едва поймет, что он – муха на ладони десанта. Дикарь пошлет им ваши головы… Проклятье! Как невовремя… Зоммерфельд, вы хоть понимаете, как это все невовремя? Мы стояли на пороге открытия. Мы держали удачу за хвост. Еще чуть-чуть, последнее усилие…

– Значит, мы успели в самый раз.

Голос, произнесший финальную реплику, был незнаком никому из собравшихся. Густой, рокочущий бас. Адмирал Рейнеке-Кровопийца говорил так же. Но дубль-дед Регины никогда не говорил сухо и бесстрастно, как машина.

В глубине рамки, за Тираном, проступило чужое лицо. Оно приближалось, глянцевым спрутом всплывая из глубин космоса. Психоз, вторая личность наслаивалась на Тирана изнутри, превращая ларгитасца в портрет работы художника-маньяка. Когда смотреть на это было уже невозможно, Тиран уменьшился, как если бы струсил, и мини-сектором удрал в верхний угол рамки.

– На связи адмирал Шармаль, – сообщил пожилой гематр, оккупировав экран. – 3-й флот ВКС Элула. Десанта не будет. Повторяю: десанта не будет. Наземный «цирк», окруженный тем, что вы называете Скорлупой, подвергнется бомбардировке. Все живое в «цирке» будет уничтожено. Все материальные объекты будут уничтожены. «Цирк» будет заражен радиацией, исключающей нахождение человека даже в спецсредствах защиты. Мне очень жаль.

Он снял фуражку, обнажив наголо бритую голову.

– Очень жаль, – равнодушно повторил адмирал Шармаль.

– Вы за это ответите! – пискнул крошка-Тиран. – Вы не имеете…

Адмирал еле заметно пожал плечами:

– Официально планета необитаема. За что мне отвечать?

– Там люди! Вы прекрасно знаете…

– Там никого нет. Ни души. Я разговариваю с призраками. И вы, Бреслау, понимаете это не хуже меня. Вы так старались, чтобы там никого не было. Ваши герцоги сейчас преподают в университетах. Ваша телепатка в отпуске, кутит на курортах. Ваши дипломаты просиживают зады в департаментах. Ваши аборигены – фикция, дым на ветру…

Наверное, в виде текста речь адмирала смотрелась бы эмоциональной. Читатель нагружает прочитанное собственными чувствами. Но слушать это было невыносимо. Язвительные, жгучие слова не подкреплялись ни единой интонацией. Только паузы, когда адмиралу требовалось набрать воздуха.

Речь судьбы, не знающей страстей.

– Ни единого свидетельства, прошедшего регистрацию в канцеляриях Лиги. Ни одного официального документа в вашу пользу…

– Прекратите!

– Я мог бы вообще не разговаривать. Мог бы сразу отдать приказ сбросить бомбы.

– Это преступление!

– Нет. Это самооборона.

– Ваш сарказм…

– Нет, Бреслау. Ваша мания величия. Она нуждается в постоянных уроках. Жестоких уроках. Так хищник нуждается в хлысте дрессировщика. Вы неразборчивы в выборе средств? Мы тоже. Насилие, Бреслау. Вы мечтали о насилии, как инструменте политики? Вы его получите.

Нас уже нет, поняла Регина. Мы – вчерашний день. Они разговаривают друг с другом, зная, что нас нет. Мы – мертвецы. Время не имеет значения. Оно пройдет, и все продолжится без нас.

Ей захотелось кричать. Но закричала не она.

– Ты не человек! Ты автомат! Бездушный компьютер!

Из Рауля Гоффера, просидевшего все заседание тише мыши, сейчас, как когда-то из его сестры Линды, бил мощный поток – страстное, запредельное чувство, и имя ему было ненависть. Ненависть пропитывала все вокруг. Заражала сердца, отравляла воздух. Шадруван корчился от яда, ворочаясь под ногами.

– Не человек! Нет!

– Вы ошибаетесь, – после долгой паузы сказал адмирал Шармаль. Речь его стала рубленой, отрывистой. Любой, разбирающийся в гематрах, отметил бы, что адмирал взволнован сверх меры. – Я человек. Аарон Шармаль, шестидесяти двух лет от роду. И вы человек. Как бы вас ни звали. Сколько бы лет вам ни было. Мы оба – люди. Один убивает, другой умирает. И у каждого есть на это причина. Веская причина. Просто я успел первым. А могли успеть вы. Знаете, что движет Вселенной?

– Ваша прихоть?!

– Случай. Других богов нет.

– И это говоришь ты, счетная машина?

– Это говорю я, Аарон Шармаль. Выполняя приказ моего командования, я даю вам двадцать шесть с половиной часов. Одни местные сутки. Считайте это последней сигаретой приговоренного. Потом упадут бомбы.

Рамка стала черной.

– Сутки, – криво улыбаясь, сказал Ник. – Это он не нам. Это он Бреслау дал время.

– Зачем? – не поняла Регина.

– Гематры умеют считать. Пригнать сюда военных наши не успевают. Ближайшая эскадра войдет в систему часов через пятьдесят, не раньше. Значит, у Бреслау есть три варианта действий. Он может вступить с гематрами в приватные переговоры. Которые, я уверен, не дадут результата. Он может заявить официальный протест в Совет Лиги. Растрезвонить об агрессии гематров на всю Ойкумену. Тогда бомбардировку придется отменить. Но в этом случае Ларгитас будет вынужден явиться в Совет с повинной, рассекретив все материалы по Шадрувану. Комиссия Лиги закроет планету на карантин, а на Ларгитас повесят всех собак. И наконец…

Ник уставился на рамку гиперсвязи, словно Тиран еще был там.

– Бреслау может промолчать. Дать гематрам отбомбиться. И молчать дальше. Это лучше, чем предстать перед Советом Лиги, отвечая на серьезные обвинения. Думаю, он так и поступит. Я так думаю, а гематры наверняка это уже вычислили. Сутки, дамы и господа. Все, что у нас есть.

– Все, что есть, – шепотом повторил Рауль.

Секретарь и техник молчали.

– Я чуть не ударил тебя ночью, – Ник обращался к Регине так, будто кроме них в столовой никого не было. – Помнишь? Ты рассказывала мне, что твой галлюцинаторный комплекс и реальность Шадрувана – одно, ты захлебывалась открытием, счастливая, а я слушал, и готов был поднять на тебя руку. Меня пишут, Ри. Меня пишут все время, пока я здесь, и пакеты уходят по гиперу на Ларгитас. Все, что услышал я, вскоре услышал Бреслау. Пока мы совещались, дома шло параллельное совещание. Если твоя гипотеза верна… Родина мудра и беспощадна. Она без колебаний похоронит надежду на скорое лидерство в Ойкумене, похоронит вместе с нами, лишь бы никто не узнал, что реальность энергетов, скрытая «под шелухой», реальна по-настоящему. Иначе мир перевернется. Путь энергетов получит физическое обоснование; техноложцев же сочтут ущербными…