— У меня к вам, гражданка Еремина, — жутко официальным тоном произнес Механик, — всего один нескромный вопрос: помните ли вы, как и когда впервые встречали Новый год? Ну и кто вас тогда спать укладывал, если можно.

Тут произошло что-то похожее на дежа вю. Эта семнадцатилетняя брюнеточка, ростом метр восемьдесят или даже побольше, неожиданно захлопала ресничками, приоткрыла ротик и уставилась на Олега Федоровича примерно таким же взглядом, каким тринадцать лет назад смотрела на шампанское, свечи и елку.

— Вы хотите сказать, что вы — мой отец? — пробормотала мисс Твиггс, и Механик, у которого язык отчего-то присох к нёбу, смог только утвердительно кивнуть головой.

— Алла-иль-алла-ла-и! — пронзительный и переливчатый голос муэдзина с невысокого минаретика старенькой мечети, давшей трещину во время сильного землетрясения, произошедшего несколько лет назад, плыл над плоскими крышами окруженного горами кишлака, резонировал в скалах, возвращался усиленным эхом, будто сам Аллах помогал своему служителю призывать правоверных.

— Азан, — прокомментировал Болт, — приглашение к вечернему намазу. Давненько не слыхивал, однако.

— Нам тоже мазаться? — скромно спросил Механик, небось припомнив, как прошлым летом, в «Мазутоленде», перед выступлением из деревни Маконду Болт приказал «произвести вечерний намаз», то есть покрыть физиономии маскировочной краской.

— Позже, — коротко ответил Болт, не улыбнувшись. Похоже, здесь ему хохмить не хотелось.

Таран тоскливо обвел глазами беленые глинобитные стены, тюфяки на полу. Хотелось проснуться и обнаружить себя в той самой комнатке, которую они с Надькой занимали в самые первые дни супружества, в казарме «мамонтов». Или, лучше, в уютной квартире Веретенниковых, где обитали после этого. А еще лучше — в Юркиной родной квартире, конечно, в такой, какой она стала после ремонта.

Но все это — мечты несбыточные. Не сон вокруг — явь поганая. И Юрка вместе с Болтом, Механиком, Ваней, Валетом и Богданом не где-нибудь, а в Афганистане. В том самом таинственном и жутком Афгане, о котором Юрка впервые услышал еще в старшей группе детского сада, а первых солдат в «песчанках» и тогда еще очень непривычных кепи увидел, наверно, года через два после этого.

Все началось пять дней назад, в то самое утро, когда Болт заехал за Тараном и отвез его на работу.

«Повезло тебе, юноша! — сказал Болт. — Обо всем, что я вчера говорил, можешь забыть. Ты зачислен. Пять суток интенсивной подготовки — и работа по профилю. На эти пять суток в отношении нас всех вводится четвертый режим. Так что докладывай супруге о том, что тебя отправляют в командировку на неопределенный срок».

Пять дней они и впрямь интенсивно готовились. Прежде всего лазали по каким-то подземным ходам и норам, взбирались на отвесные стены, ну и немного стреляли, бегали, приемы отрабатывали. А потом всех, одетых в гражданку, посадили в вертолет, затем перегрузили в «Ан-12» и повезли в неизвестном — во всяком случае, для Тарана! — направлении. Самолет ночью приземлился, опять же неведомо где, после чего всех опять перегрузили в «восьмуху», где обнаружились камуфляжная форма, оружие и снаряжение. Когда все переоделись, Болт мрачно объявил, что в данный момент они пересекли границу Исламской Республики Афганистан. У Тарана в этот момент слегка поджилки затряслись, но штаны он все же оставил сухими. Через полтора часа полета «восьмуха» где-то села. Во тьме ночной к вертолету подкатила старая и битая «Тойота», управляемая гражданином в чалме и теплой овчинной шубе. Болт перебросился с шофером парой малопонятных остальному народу фраз и велел садиться в тачку. Вертолет, который пилотировали не то узбеки, не то таджики, сразу после этого утарахтел прочь, а «Тойота», впереди и позади которой просматривались какие-то «газики», благополучно прикатила в кишлак и после пары минут петляния по улочкам выехала сквозь ворота за глинобитный дувал. За этим трехметровым забором стоял довольно большой дом. Его тут называли «кала», то есть «крепость». Болт как-то вскользь заметил, что такую калу, вообще-то, даже при помощи танков раздолбать не так просто.

Кала принадлежала Латифу. Тут обитало его семейство: три жены и штук десять ребятишек, от пятнадцати до десяти лет. Еще пара сыновей более старшего возраста жили где-то в кишлаке своими домами, а пять девок были уже проданы за хороший калым — по-местному, вальвар — в разные селения. Так объяснил публике Болт, который вовсю базланил с Латифом на пушту. Для остальных, окромя, может быть, Механика, эти речи были сплошным «бамбарбил-кергуду», и Таран как-то исподволь порадовался, что в данной экспедиции отсутствуют всякие недоверчивые товарищи, типа Гуся, Агафона и так далее. Иначе небось уже заподозрили бы, что Болт сговаривается с «духом», как продать своих бойцов по сходной цене.

Вообще-то этот Латиф выглядел довольно замурзанным мужичком и рассекал в штанах из мешковины с сохранившейся надписью «v/о Exportkhleb», жилетке из грубо выделанной овчины, блинообразной пуштунке-душманке и камуфляжке. Под камуфляжкой у него был намотан пояс-люнги из ХБ-ткани, а поверх камуфляжки, через плечо, наброшено не то шерстяное одеяло, не то плащ — короче, цадар. Так эту штуку обозвал Болт.

Латиф, не устраивая особо торжественного приема, провел дорогих гостей в худжру — это такая комната для приезжих. Там имелось пять тюфяков с подушками и одеялами. Болт скромно заметил, что спать особо не придется, и распределил народ на дежурства попарно. Попутно Болт объяснил, что Латиф отнюдь не бедный крестьянин, а очень даже богатенький Буратино, который к тому же имеет полтораста «стволов» и весь кишлак у него в долгу. Соответственно, ежели не держать ухо востро, а уповать на одно восточное гостеприимство, то есть шанс проснуться в здешнем зиндане.

Но никто их ночью не тронул и не пытался трогать. Утром в худжру пришел Латиф и опять начал общаться с Болтом. Болт никаких комментариев к своим переговорам не давал, только сообщил, что скоро принесут жрать. Действительно, через несколько минут после ухода Латифа явились некие молчаливые ребята и принесли здоровенное блюдо с пловом, ложки, чайник и пиалы. Расстелили скатерть поверх ковра, расставили посуду и удалились. Гости, конечно, если не считать Болта и Механика, прежде никогда не ели, сидя на полу, но Ваня с Валетом быстро приловчились, ибо у этих биороботов способность к самообучению была здорово развита, и Таран, глядя на них, сумел усесться по-турецки, поджав под себя ноги. Богдан, которому такая поза не больно нравилась, предпочел есть, лежа на животе.

— Учли специфику, — заметил Болт, — ложки дали. Вообще-то у них плов руками едят. Говорят, так вкуснее.

— Возможно, — согласился Механик, — мы, помнится, когда к начальнику здешнего царандоя на обед ездили, тоже мургпулав ладошками кушали.

— Что-что? — переспросил Богдан.

— Мургпулав, — пояснил Механик. — То есть плов из курочки с кишмишем. Вот точно такой же!