— Короче, — Болт озадаченно почесал затылок. — Товарищ Гуль-Ахмад так обложился, что его можно брать только после солидной авиационной и артиллерийской подготовки.

— Как я понял, батенька, — вздохнул Механик, опять изобразив голос вождя пролетарской революции, — товагищ Латиф не гасполагает такими возможностями. Пгидется обгатиться к лучшему ниндзя Госсийской Федегации!

— Это всерьез или кривляешься? — нахмурился Болт.

— Нормальная карта у тебя имеется? — ответил Механик вопросом на вопрос. — Потому что на этом подтирочном материале хрен чего поймешь.

— Карта есть, только масштаб не очень, — Болт полез за пазуху. — Гляди…

Механик развернул карту и сказал:

— Во, теперь уже яснее. Широкий взгляд всегда полезен…

— Ну, чем порадуешь, Николаевич? — спросил профессор Баринов, когда начальник СБ ЦТМО закрыл за собой дверь директорского кабинета.

— Радовать особо нечем, — устало ответил Комаров. — Так и не выяснили, куда ваш лучший ученик поехал из Ярославля.

— Здрассте! — воскликнул Сергей Сергеевич. — По-моему, четыре дня назад ты докладывал, что гражданин Сухарев Владислав Аркадьевич взял билет на поезд Москва — Хабаровск до Красноярска. Так или нет?

— Именно так, — вздохнул Владимир Николаевич. — Билет он взял, только вот уехал по этому билету совсем другой товарищ. Наши ребята в известном вам уральском городе зашли в вагон и обнаружили в купе какого-то стопроцентного бомжа, только переодетого в более приличную одежонку. Морда лица этого типа — он себя даже по имени не помнит, но отзывается на кличку Шницель — очень мало похожа на товарища Сухарева дробь Сорокина, однако паспорт и билет на имя Сухарева нашлись именно у него. Проводник клянется и божится, что у него все в ажуре и хрен на абажуре, то есть что садился именно тот гражданин, что на паспортной фотке. Однако на фото в паспорте не Сорокин и даже не Шницель, а вообще неизвестно кто. Причем карточка вклеена наскоро, любой дурак поймет, что липа. Однако проводник аж рыдает, но убежден, что садился именно Сухарев, и, когда наши ему фото предъявили для опознания, узнал именно Сорокина.

— Ну, это как раз очень даже понятно, — усмехнулся Баринов, — Сергей Николаевич, по-моему, даже нас слегка обогнал. Тем более что работает в цитадели капитализма, деньжат завались, лишних взяток платить не надо… Оборудование — суперсовременное, любая база данных — под рукой. В общем, можешь его не искать. Ушел, ускользнул наш компаньеро Умберто.

— Принял к сведению, — со вздохом произнес Комаров, — готов нести ответственность.

— Ни хрена ты не готов, — заметил директор ЦТМО, — понимаешь, гадский гад, что я жутко мягкий и добрый дедушка, который к тому же гордится своим выпускником-пройдохой, который тебя, лоха несусветного, развел по полной программе.

— В смысле? Четвертый неучтенный экземпляр ноу-хау по «Фетишу» уничтожен, так что теперь оттуда уже никто ничего не спишет. А из тех трех, что были в 1991 году вывезены в Москву, два у нас, а третий тоже спален. Так что можем сами запустить его в производство, если захотим, и будем монополистами.

— Если доживем, конечно, — сердито процедил Баринов. — Ты отдаешь себе отчет в том, что такое Сережа Сорокин?

— С трудом, Сергей Сергеевич, — осклабился Комаров. — Но когда вы насчет «доживем» заговорили, то я сильно заволновался.

— Ты представляешь, Николаич, что сейчас этот тип из чистой вредности может продать или просто подарить эту технологию одичавшим фанатикам, которые могут такого натворить в информационной сфере, что все это закончится ядерной войной? Это тебе не фунт изюма, знаешь ли!

— Может, вы преувеличиваете? — прищурился Владимир Николаевич. — В конце концов, у него на руках только диск. Для того, чтоб выпустить «Фетиш», довольно много денег надо, времени и всяких очень дорогих металлов, но самое главное — оборудование и персонал высочайшего класса. Ничего этого в Афганистане нет. Кроме того, там его могут просто грохнуть, ничего не заплатив.

— Как и в некоторых других странах, — заметил Баринов. — Даже в тех, что числятся цивилизованными. Но дело не в этом. Я ведь хотел его взять не ради этого диска. Ноу-хау действительно у нас. Мы уже придумали схему, как и кому заказывать комплектующие, не вызывая особых подозрений, возможно, еще до зимы сумеем собрать несколько экземпляров и оснастить ими наши местные контрольные пункты. Так что «Фетиш» у нас будет независимо от того, найдем мы Сорокина или нет. Но мне нужен был сам Сорокин. Живым и здравствующим, а кроме того, работающим на меня. Более того, это я тебе первому и строго конфиденциально сообщаю: мне очень хотелось, чтоб он взял на себя руководство Центром…

— Я, конечно, извиняюсь, Сергей Сергеевич, — произнес Комаров, — но какой в этом резон — не понимаю. Сорокин, согласно анкетным данным, ненамного моложе вас. Ему почти 57, вам — 64. Насчет здоровья, как мне представляется, вы с ним почти в одной категорий. Хотя я, конечно, не медик, но могу догадаться, что у Сорокина не все в порядке с нервами, потому что образ жизни к тому обязывал. А если с нервами нелады, то и еще десяток болезней отыщется.

— Интеллигентный ты человек, Николаич. Я ведь догадываюсь, что на языке у тебя нечто другое вертелось, — усмехнулся профессор. — И хотел ты сказать что-нибудь вроде: «У тебя что, товарищ генерал, крыша поехала? Неужели тебя, у которого покамест прогрессирующего склероза не наблюдалось, пыльным мешком по голове ударили?» Ведь так?

— Вам виднее, что я подумал, — процедил Владимир Николаевич. — Возможно, вы мои мысли несколько огрубили, но воспроизвели близко к их сути. Человек около тридцати лет приблизительно создает даже не учреждение, а целую систему, даже, как любят выражаться журналюги, «империю». Укрепляет ее кадрами, техникой, организует финансирование, создает периферийные организации, зарабатывает очень большие деньги. Находит общий язык с самыми высшими кругами чиновничества, тузами бизнеса, интеллектуалами, военными, «авторитетами», политиками, наконец. Закордонные фирмы организует, чужие правительства на корню покупает. Вкладывает во все это массу денег, интеллекта, нервов, здоровья — добивается невероятных достижений, на многие годы опережающих общемировой уровень, получает почти неограниченную и беспредельную власть… И вот, находясь в совсем еще приличном физическом состоянии, как говорится, в здравом уме и твердой памяти, ни с того ни с сего решает передать всю эту систему человеку, который противодействовал вам по всему миру, который отвечает за гибель нескольких десятков ваших людей, между прочим. Зачем?! Либо я полный тупица, который ваших сверхзадач не может понять, либо, извиняюсь, у вас просто крыша поехала.

— Мудро, — сказал Баринов. — Но неправильно. Конечно, крыша у меня никуда не поехала, но и никакой особо хитрой сверхзадачи я перед собой не ставлю. Просто мне хочется, чтобы Сережа перестал делать глупости, рисковать жизнью и здоровьем, исполняя то, что может сделать какой-нибудь хорошо подготовленный паренек, вроде Вани или Валета. Ну, на худой конец, такой головорез, как Механик или Болт. Мне же надо, чтоб Сорокин занялся тем, в чем он по-настоящему незаменим.