class="p1">Со смертью Филарета время сильной власти минуло. Царю Михаилу пришлось пережить трудное время. После поражения, утверждали иностранные наблюдатели, России грозило восстание. Никто не забыл о падении династии Шуйских после военного поражения. Стремясь отвести угрозу, власти указали народу на виновников катастрофы.

Косвенно следствием волнений были многочисленные назначения в думу. Церковь лишилась властного пастыря. Утихомирить народ могла только полномочная Боярская дума, пользующаяся авторитетом у посадской общины Москвы.

Филарет был властным человеком, и его опека под конец стала тяготить царя Михаила. Это обстоятельство сыграло решающую роль при избрании преемника государя-патриарха.

По свидетельству автора Хронографа, царь Михаил, по благословению отца, поставил в патриархи псковского архиепископа Иоасафа, «потому что был дворовый сын боярский; нравом и жизнию он был добродетелен, но к царю не дерзновенен». Он с успехом служил в Государевом дворе, а затем снискал благосклонность царя на духовном поприще. Его главной чертой было послушание. Пастырь никогда не дерзал спорить с государем.

Столкновение с Польшей оказалось непосильным для России. Военное поражение под Смоленском и двукратное разорение татарами южных уездов породили повсеместное недовольство.

Война обнаружила военную слабость России. В 1637 году донские казаки захватили турецкую крепость Азов, а позднее, в 1641 году, обратились за помощью к царю в Москву. Русское правительство не решилось ввязаться в трудную и кровопролитную войну с Османской империей и отказало Войску Донскому в помощи. При обсуждении в думе выяснилось, что для обороны Азова от турок потребуется более 200 тысяч рублей, которых в казне не было. Тогда решено было созвать в столице собор. «Сказки», поданные властям участниками собора — дворянами и купцами — рисовали удручающую картину разорения и обнищания страны. Не получив помощи из Москвы, казаки сдали Азов туркам.

Затевая войну с Речью Посполитой, московские власти возлагали большие надежды на вновь организованные полки иноземного строя, в особенности на полки, укомплектованные иноземными наемниками. Однако иноземцы не оправдали надежд. В дни решающих боев на Покровской горе у стен смоленской крепости часть иноземных наемных солдат из полка Маттисона перебежала к полякам. Раздоры между иностранными офицерами подрывали дисциплину. Старший из офицеров шотландец Лесли обвинил англичанина полковника Сандерсона в прямой измене и в присутствии Шеина собственноручно застрелил его. После капитуляции в «немецких» полках Шеина оставалось немногим более 2100 солдат, прочие «государю изменили, пошли к королю».

Полагаться на верность наемников не приходилось. Полковник Астон, один из высших офицеров, был осыпан милостями в Москве, а затем по просьбе его отпущен на родину в Англию. Вскоре же Астон послал сына на службу к королю Владиславу, и сын его «напрашивался у короля сбирать ратных людей, чтоб идти на Московское государство».

Смерть Филарета и неудачный исход Смоленской войны привели к крутому повороту во внешней политике России. Война за возвращение утраченных пограничных земель была отложена на десятилетия. В свое время Лжедмитрий I поставил задачу овладения Азовом и выхода на Черное море. При Михаиле Романове Россия имела возможность получить Азов из рук казаков и занять свое место в антитурецкой лиге европейских стран. Но эта возможность была упущена.

Окружение царя Михаила предпочитало вести пассивную внешнюю политику. Это обстоятельство определило судьбу военной реформы. По возвращении из похода на Смоленск русские полки иноземного строя были расформированы. Солдаты, драгуны и рейтары распущены по домам, обучение прекращено. Попытка вооружить и обучить армию, следуя европейскому образцу, не удалась. Царю Михаилу и реформаторам недоставало настойчивости и средств, чтобы довести до конца начатые преобразования.

САМОЗВАНЦЫ

Речь Посполитая поставила Москву на колени благодаря тому, что мощь России была подорвана гражданской войной. Смуту развязали самозванцы, в подготовке которых принимали участие польские власти и шляхта. Заключая перемирие с русскими послами в Деулино, король втайне лелеял мысль о том, что при определенных условиях удастся вновь разжечь междоусобицы на Руси.

Интрига с новыми самозванцами всплыла во время переговоров князя Алексея Львова с поляками в 1643 году. По пути в Варшаву послы останавливались в Брест-Литовске, где узнали о том, что в местном иезуитском монастыре лет 15 живет «вор» лет 30, «на спине у него между плечами…герб, а сказывается Расстригин сын».

По-видимому, послы получили эти сведения от игумена Афанасия из Семеновского монастыря в Брест-Литовске. Игумен дал знать послу, что самозванец именует себя сыном царя «Дмитрия» и Марины Мнишек — «царевичем Иваном Дмитриевичем».

Посол Львов потребовал объяснений. Польские власти отвечали, что ничего не знают. Когда же русские пригрозили прекратить переговоры, королевские дворяне сказали им: если соглашения не будет, «то у нас Дмитриевич готов с запорожскими черкасами на войну».

Львов предъявил письмо «Дмитрия» к игумену Афанасию, писанное, как в нем значилось, у царевича на обеде, в его царевичевом жилище.

После многих запирательств поляки рассказали историю воскресшего «царевича». По словам коронного канцлера Оссолинского, самозванец был сыном шляхтича Лубы из Подляшья. Луба был убит на московской войне, а младенца сына подобрал и назвал царевичем шляхтич Белинский. Рассчитывая на награду, шляхтич представил его королю, когда мальчик подрос. Сигизмунд приказал отослать «царевича» к Гонсевскому, который отдал его учить грамоте и «велел его во всем покоить».

Иван Дмитриев сын Луба на допросе подтвердил показания канцлера и сообщил некоторые подробности. Белинский явил «царевича» королю и сейму «по совету шляхты». За Гонсевским на сцене появился Лев Сапега. Король и сенаторы отдали мальчика «на сбереженье» Сапеге, положив ему содержание в 6000 злотых ежегодно.

Сапега определил претендента к игумену Афанасию в Семеновский монастырь в Брест-Литовске. В течение семи лет мальчик учился у игумена по-русски, по-польски и по-латыни.

На сцене появились давние покровители московских самозванцев. В мистификации вновь участвовали высшие лица Речи Посполитой. Плата шла из королевской казны.

Интрига с «царевичем» не имела завершения вследствие двух обстоятельств. Во-первых, Владислав сам получил титул царя Московского, и ему не нужен был соперник. Во-вторых, главный очаг мятежа — Северская Украина была захвачена королем.

Дело отложили в долгий ящик, чтобы извлечь его при первой надобности. Следствием было уменьшение жалованья самозванцу до 100 злотых в год. Это жалованье ему платили до заключения Поляновского мира.

Вынужденный зарабатывать себе на жизнь, «вор» поступил в писари к пану Осинскому. Последний показал, что писаря в шутку называют царевичем московским, но сам он так себя не титулует и показывает намерение постричься в монахи.

Иван Луба, по его словам, не раз обращался к Белинскому с вопросом, чей он сын в действительности. Шляхтич рассказал ему историю, слишком похожую на сказку. В Москве готовились повесить Маринкина сына Ивана Дмитриевича, и шляхтич