Повернулась и, не дожидаясь ответа, пошла в свете луны к дому Люборады. Богатыри могли лишь проводить ее взглядом да вздохнуть: Добрыня – с тоской, Василий – с облегчением.

– Значит, нету колдуна. – Казимирович потянулся к фляге, в которой держал отнюдь не воду. – Уже хорошо. Рабатчанам ничего не грозит, разве что плетка моя. Эх, пройтись бы с ней по дворам, поучить народишко, как над увечными издеваться…

Некоторым порка и в самом деле помогает, подумалось Добрыне. А некоторым – нет. Непросто людям по заветам предков жить, потому как чернобогово зло сильные ростки в нашем мире дало. Но плеткой охаживать местных – не дело; дело богатырское – людям примером служить, а не жизни учить.

Жизнь… Она вообще – штука сложная, как любил повторять подвыпивший Василий Казимирович. И в этом он был совершенно прав.

* * *

Уезжали богатыри затемно, когда деревня еще спала. Провожали гостей лишь боярин да конюх с подбитым глазом: недотепа похвалялся полученным от Добрыни златником, так его кто-то на ночь глядя подстерег, побил да обобрал. Воевода не собирался давать дураку второй монеты – пусть это ему наукой станет, однако в который раз убедился, что Рабаткино – деревня непростая и не столь благостная, как показалось вначале. Нечасто на Руси такие неприятные места встретишь.

Оседлав коней, богатыри сухо простились с провожатыми и неспешно двинулись в путь. На душе было неуютно и душно. Как раньше – в Великограде. Как еще раньше – в Ре́зан-граде. Что-то богатырю Добрыне свет-Никитичу везде тошно, похоже, судьбой ему писано, что лишь вольная дорога для него – дом родной.

– Как думаешь, быстро наших нагоним? – вяло поинтересовался Василий, как всегда, не жалующий долгого молчания.

Добрыня пожал плечами, зато кони обиженно и одновременно захрапели – мол, ты что же, в наших ноженьках резвых сомневаешься?

Выехав на знакомую дорогу, они не успели даже толком разогнаться, увидев впереди темную фигуру с узелком на плече. Ладу Добрыня узнал сразу – из всех женщин деревни она одна отличалась такой худобой. Услышав за спиной цокот копыт, девушка остановилась и поправила привязанный к палке узелок.

– Утро доброе, Ладушка, – поздоровался Добрыня, подъезжая поближе. – Куда путь держишь?

Девушка помялась, но потом глянула воеводе в лицо красными от слез глазами и решительно ответила:

– Ухожу я. Навсегда.

– А дом как же? – удивился Казимирович.

– Соседи пусть решают, – ответила последняя из Трухановичей и объяснила: – Они, кажется, слышали наш разговор вчера. Тихо же было, помните? Подслушали.

Василий в сердцах сплюнул.

– Что ж за деревня такая, будто не на Руси стоит! – повторил он недавние мыли Добрыни.

– Я не стала ждать, пока меня сожгут. Связала вот узелок – и прочь, куда глаза глядят. Может, в дальних краях от судьбы своей поганой избавлюсь.

Ладушка все сделала верно. Житья бы ей точно не дали, особенно после вчерашних ночных откровений, особенно в такой деревне, как Рабаткино. Хорошо, что не стала мешкать, припозднилась бы – народ бы завелся, а с толпой шутки плохи…

Решение пришло мгновенно, а Добрыня привык верить своему чутью. Он нагнулся в седле и протянул руку.

– Едем с нами, – сказал он твердо. – Мы в Алырское царство направляемся, по пути мимо Вадмерской заставы. Прямо возле нее городок стоит, там купец живет, Остап Топчан, мой друг давний да добрый. Семья большая, люди ласковые, приютят тебя, пока сама не решишь, как быть дальше.

Бурушко недовольно дернул ухом, потому как не привык на спине двоих возить. Лада же нерешительно смотрела то на богатырскую руку, то на дорогу.

– Слушай воеводу, он плохого не предложит, – поддержал побратима Василий. – Ты же вроде рукодельница умелая, жизнь наладишь, не пропадешь! А в дороге с нами все безопаснее, ноги не стопчешь да лихих людей избежишь.

– Поехали, – настойчиво повторил Никитич, и девушка сдалась.

Неловко вложила ладошку в руку Добрыни и едва слышно пискнула, когда богатырь одним махом вздернул ее ввысь, посадив перед собой в седло.

«Легкая. Веса не чувствую», – пронеслось в голове у Добрыни.

– Невесомая, да, – ответил коню богатырь. – Значит, и пойдем споро.

Василий не удержался и заметил:

– Кстати, почаще на Вадмерскую заставу заглядывай. Повар у них славный, южанин. Глазом моргнуть не успеешь, как откормят тебя там, знатной красавицей сделаешься!

Добрыня почувствовал, как напряглась в седле Ладушка, и, останавливая готового разболтаться балагура, велел:

– Пошли, Бурушко, давай, как любишь!

Базаний лес шумел желтеющими кронами и ронял листву на пыльную дорогу, по которой, оставляя позади деревню Рабаткино и ужас последних дней, помчались два коня с тремя всадниками…

Ряба покачивалась в торбе, довольная собой и напарником. Два дня назад они с Мышью очередной раз исполнили волю Тьмы и свое предназначение: урожай был хорош, на Ту-Сторону, в Чернобогов полон отправились пятьдесят две души. Надоевшее скоморошье представление окончено, личины сброшены… можно наслаждаться.

Почти сотню лет пара неразлучных демонов странствует по Славии. Бродит по окраинам Руси и, пользуясь наивными желаниями и мечтами бедняков-простолюдинов, одурачивает и убивает с помощью черной, вызывающей безумие волшбы. Ряба и Мышь не ведают усталости и не жаждут награды. Неутомимые в своем желании творить зло, выкашивают они поселение за поселением. У демонов нет иных желаний и потребностей, они работают – и, словно истинные мастера, получают от своего ремесла великое удовольствие. И всё же самое сладкое время для них – в пути, от одной цели к другой. Преданные слуги Тьмы выучились за годы странствий ценить пору, когда можно сбросить притворную личину и путешествовать во всей своей черноярской красе, распугивая по дороге всю эту мелкую лесную шушеру…

Наслаждение – наблюдать за тем, как шарахаются от них местные обитатели: животные, птицы, духи – все они нутром чуют угрозу, ощущая чуждую их миру силу, а потому пытаются побыстрее убраться с дороги. Порой кажется, что даже запоздалые осенние цветы складывают свои лепесточки, лишь бы укрыться от тварей, что неспешно движутся по густо усыпанной опавшей листвой тропе.

Боятся – значит, уважают. Уважают – значит, боятся.

Нечистики Белосветья, какими бы сильными они ни считались, не могут сравниться с воплощенными демонами Чернояра. С ними не совладает ни хмурый леший, ни могучий водяной, а всякие домовые и дворовые, амбарники и банники в присутствии Рябы и Мыши попросту исчезают, не в силах побороть черную волшбу. Она выталкивает их, изгоняет на время – и не дает вернуться, пока смертоносная пара находится в поселении. Доможилы не в силах предупредить хозяев о грядущей беде, а потом… потом становится поздно. Только и остается им, задохликам, стенать на пожарищах, оплакивая погубленные людские души и разрушенные дворы. Жаль, насладиться этими стонами удается нечасто – сделанное уже сделано, нужно идти дальше… И они идут, вернее идет Мышь, которому выпала честь нести в торбе за спиной одно из самых коварных порождений Чернояра – Рябу.