Влад потоптался. Ему не хотелось подчиняться Богорадову распоряжению, но запах паленого из кухни ощущался теперь очень ясно; к тому же был повод спокойно покинуть комнату…

Кухня была тоже тесная и очень ободранная. Здесь не было ремонта лет двадцать, и здесь месяца два не убирали всерьез. Стол был весь в колечках от грязных чашек; чайник давно выкипел и теперь потихоньку плавился. Влад повернул выключатель на плите, механически вытер руки о штаны. Сел на хлипкую табуретку. Уставился в темное окно.

Мурлыкало не выключенное радио. Влад протянул руку и сделал передачу громче.

В комнате бубнил заглушаемый музыкой голос Богорада. Другой голос долго не отвечал ему; потом ответил – бу-бу-бу-бу… И снова Богорад. Минута, другая, третья, четвертая…

Владу захотелось незаметно прокрасться мимо комнаты к входной двери и потихоньку удрать.

– По праву?!

Влад вздрогнул. Человек не кричал даже – истошно верещал; голос был не Богорадов. Влад выбежал из кухни, остановился в дверях комнаты.

Хозяин квартиры стоял теперь на четвереньках. Красное от гнева лицо его оказалось прямо перед лицом склонившегося Богорада:

– По праву? – обнажились мелкие зубы. – По праву?! Она убийца. Она. Она убила Соника! Только ничего нельзя доказать. И ты ничего не докажешь.

Богорад сидел неподвижно – однако каждый волосок не его коротко стриженной голове стоял дыбом. Владу показалось, что он слышит разряды синеньких молний, грозовых разрядов, проскакивающих между волосинками.

Охотничья стойка.

– Она сука, – повторил человек и дернул головой, указывая на Влада: – Он… уже знает. Он знает, что она сука. Все, кто с ней был… знали, что она такая. Она погубила Соника… и не только его. Я знаю. Она и этого доведет…

– Вставай, – ровно сказал Богорад. Рывком поднял собеседника с пола, ловко подсунул кресло под его рыхлый зад, обтянутый тренировочными штанами, ногой выдернул из розетки кабель все еще стреляющего телевизора:

– Значит, Соник оставил наследство?

– Нет, – быстро сказал человек в кресле. – Соник был гениальный, но бедный. Он ничего не оставил. Она его убила. Она сука. Дело не в деньгах.

Влад все еще не понимал, что происходит. Богорад искоса взглянул на него:

– Самсон Ведрик, художник. Вскрыл себе вены. Значит, ты теперь мстишь? – это человеку в кресле.

– Учти, – сказал тот, болезненно щурясь, – что ты выбил из меня эти слова. Вынудил, под дулом пистолета… Даже если у тебя в кармане диктофон – ты ничего не докажешь. Это не показания. Это так, ля-ля…

Богорад хмыкнул. Снова взялся за телефон; после мелодичного перебора кнопок зависла пауза, молчал утонувший в кресле его собеседник, молчал Влад, и серым бельмом смотрел обесточенный телевизор.

– Артур, – быстро сказал Богорад в трубку. – Свяжись с Оформителем… Живописные работы Ведрика – Вед-ри-ка, Самсона, художника. Сколько их, где выставлялись, кому принадлежат. Во сколько оцениваются. Сейчас. Срочно.

– Ты ничего не докажешь, – прошептал круглоглазый. – Ты…

Телефон в руках Богорада пискнул дважды.

– Алло? Полиция?

– Слушай! – отчаянно крикнул съежившийся в кресле человек. – Если вы оставите меня в покое, я расскажу…

* * *

Самсон Ведрик был младшим из двух братьев, красавец и умница, наделенный многочисленными талантами. Он закончил школу с отличием; он легко поступал в любое учебное заведение, сколь угодно престижное, но никак не мог найти своего призвания – возможно, потому, что привык предъявлять к жизни (и к себе, разумеется) несколько завышенные требования. Проучившись последовательно в юридическом, дипломатическом и мореходном институтах, он открыл в себе способности живописца и поступил в Художественную академию, причем попал на курс к выдающемуся, очень успешному мастеру, сразу же разглядевшему в юноше его недюжинный талант.

Фрол Ведрик был старше брата на пять лет, и он не только не завидовал успехам «малыша», но и радовался им как своим. С детства выполняющий при «золотом мальчике» роль няньки, опекуна и защитника, Фрол в глубине души считал Соника немножечко своим сыном; это было тем более справедливо, что отец мальчиков ушел из семьи, когда Сонику не было и трех лет, и постоянная борьба за собственное женское счастье забирала у матери все время и силы. Хозяйственному и обстоятельному Фролу хотелось носиться с кем-то, как курица с яйцом, Сонику прямо-таки необходимо было, чтобы с ним носились – итак, взаимоотношения братьев отвечали сокровенным желаниям каждого и были столь же прочны, как союз притертых друг к другу болта и гайки.

Ни разу за всю свою долгую юность Соник не встретил девчонки, которая посмела бы ответить «нет». Раз или два он начинал встречаться с женщинами, с которыми в то же время встречался и брат; тот не находил в этом ничего странного. Разумеется, вкусы Соника во многом определялись вкусами Фрола, так стоило ли обижаться? Злые языки болтали, будто Соник уводит у Фрола женщин – Фрол относился к его проказам так же снисходительно, как если бы младший братишка позаимствовал у него пластмассовый пистолет.

Личная жизнь у обоих не складывалась. Фролу с юных лет хотелось иметь собственный дом, собственную жену и несколько собственных детей – но ему не везло с женщинами; брату не везло тоже. У Соника всегда было много поклонниц, они буквально вешались не него гроздьями, ходили по пятам, пускались во все тяжкие, чтобы его окрутить, выдумывали беременность и даже в самом деле беременели от кого-то – на стороне – и являлись к Сонику с претензиями. Они пытались его шантажировать, подумать только! Поразительно, на какие грязные приемчики способна бессовестная баба в своем стремлении удержать и привязать к себе мужчину!

Соник закончил Художественную академию опять-таки с отличием, однако очень скоро выяснилось, что вкусы экзаменационной комиссии категорически не совпадают со вкусами потенциальных покупателей. Соник был воспитан на классических образцах, в то время как публика требовала чего попроще и покрикливее; Соник не мог продать ничего крупнее карандашного наброска на салфетке (салфетку купил однажды, в ресторане, какой-то иностранец – видимо, человек со вкусом). Фрол, работавший к тому времени администратором в энтомологическом музее, считал своим долгом финансово поддерживать брата – Соник принимал его деньги с благодарностью, чуть ли не со слезами на глазах. Фрол, понимая, что делается у брата на душе, повторял ему по десять раз на дню: только работа! Не стоит ориентироваться на вкусы толпы. Рано или поздно о Сонике заговорят, надо лишь не сдаваться и работать, работать… И не беспокоиться о деньгах.

И Соник работал. Он ложился спать в пять утра, вращался в высших кругах богемы, иногда испытывал удачу в казино, но на каждый крупный выигрыш приходилось по три мелких проигрыша. Жил в мастерской, которую снимал для него Фрол, спал на раскладушке и довольствовался малым. Глядя на его работы, Фрол не сомневался, что признание не за горами – однако устроители престижных выставок почему-то все время отказывали. Разумеется, всегда так трудно протиснуться в тесную группку «своих», сбившихся плечом к плечу и не пропускающих «чужого»…