спартанцев», то его жизнь определённо навсегда переменилась, когда он увидел то, что было так тщательно от него скрыто. И хотя он, прежде, чем увидеть, вначале решил слегка побуйствовать и в бешенстве, разя и разрезая столовым ножом, порвал не одну подушку дома, а затем, сокрушаясь в этом подлом подвохе тех, на кого он всегда молился и уповал, которые не погнушались и оскорбили его в лучших чувствах, пригласив на роль Леонида, совсем не Леонида, а какого-то, тьфу, Джерарда. И что за имя такое малозначительное. Так вот, только после этого выпуска себя, он увидел и понял, что существует международный заговор, чьей целью однозначно является не дающее многим покоя, его место председателя клуба Леонидов.

–А всё эта сука, Лев, со своими ресторанными предложениями. Чего бояться, у тебя организм испытанный и всё сожжёт, так что, давай, ещё по одной порции лобстеров. Наверняка, на моё место метит. Падла. – Размышлял, перемещаясь вдоль окна, СамЛеонид.

– Пустяшна. – Прихлёбывая кофе из чашки, ответил ему, сморчкового вида Шико-Якобынец, получивший к своему, тоже прозвищу, эту часто его замещающую (когда речь о нём ведется за глаза), такую приставучую приставку, возникшую после того случая с лестницей Якоба, на которую решил забраться Шико. И он на запоздалые вопросы: «Зачем ему это было нужно?», – всегда заявлял, что хотел с высоты этого телевизионного успеха, плюнуть на экран ненавистного режима и тем самым заявить о себе.

И всё бы получилось, но то ли головокружение от ощущения своей присутственности на этой телевизионной высоте, то ли скользкая поверхность, установленных в виде лестницы телевизоров, заставила его ноги, одетым в некачественную, скользкую отечественную обувь оступиться, но так или иначе, он оказался с набитой шишкой на голове. Но и это ещё не всё и режим, не потерпев такого, на долгое время отлучил от близости к телевидению, а он сам получил своё прозвище Якобынец, в котором всё-таки, определенно звучали революционные нотки.

Что же касается его первого прозвища Шико, то здесь также имелись свои отголоски шутовства, в коем преуспел этот Якобынец, так любивший какой-нибудь выходкой, с каким-нибудь бесштанным шиком, поразить своих коллег по цеху.

– Что у него на роду написано, то так тому и быть. – Через прихлёб добавляет Шико.

– Не любишь ты свой народ. – Подойдя к Шико, сказал СамЛеонид.

– Ты хотел сказать, наш. – Хитро улыбается в ответ Шико.

– Его, в качестве собственного, трудно представить. – Улыбается СамЛеонид.

– Вот ты и ответил на свой вопрос. Разве можно любить то, что не подходит под собственность, как определения и значит владения. – Расплылся в улыбке Шико.

– Да уж, одна только бесхозность. – Сокрушается СамЛеонид.

– Так что, народ, есть всего лишь объект права? – Спросил СамЛеонид.

– Конечно. – Бесстрастен Якобынец.

– Ты, наверное, опять забыл добавить наш. – Ухмыльнулся СамЛеонид.

– Ты меня не провоцируй на эти злоупотребление. Но скажу, что не только. – Ответил Шико.

– Как. И даже избранный? – разинув рот, удивленно уставился на Шико СамЛеонид.

– Да и он объект права. – Нарывается на что-то зловредный Шико.

– Да я тебе, сука, ещё раз плюну в твой поганый кофе. – Схватив Шико за отворот пиджака, уже готов приступить к своей угрозе СамЛеонид.

– Я же не договорил. – Брызгая слюной, что весьма действенно защищает его от уворачивающегося от этих брызг СамЛеонида, шипит Шико. – Божьего, того, кто на небесах права. – Кажется, отбивается Шико.

– Ладно, извини. Ты же знаешь меня. Я любому готов порвать рубаху, за свою правду. – Зачем-то отряхивает Шико СамЛеонид.

– Так я не понял? – теперь уже встал в позу Шико. – Ты что, мне плюнул в кофе? – пронизывающе холоден взгляд Шико обращённый на СамЛеонида.

– Да я пошутил. – Почему-то нервничает СамЛеонид, пятясь назад к окну.

– Дебилы. – Наблюдая за выстраиванием этой логической цепочки, пробормотал про себя, сидевший в другом углу кабинета, вздыхающий от невыносимости бытия нахождения рядом с этими, по его мнению, нужными мудаками, находившийся в позе замышляющего человека Позёр. При этом Позёр, вожделенно посматривал на стоящий на столе набор из бутылок с водой, из которых ему не хотелось выпить ни грамма, а наоборот, хотелось, находящейся в полной зарядке бутылкой, дать им по голове.

– А есть ли право выбора у избранного? – Вдруг нарушил тишину и все движения СамЛеонида, этот замышляющий Позёр.

– Это он тебе плюнул. – Слишком резво указывая своим перстом на Позёра, закричал СамЛеонид, чем заставил того сорваться и унестись туда, где его не найдут – в глубины своих мыслей. А они скрывались так глубоко, что для того чтобы ему не заблудиться во всех этих извилистых путях, Позёру пришлось для подсветки открыть по шире рот и, выпучив глаза, впитывая дневное освещение, стать светом в конце туннеля. А глубина возникшей ситуационной непоследовательности, которая всегда следует, когда в дело вступает хамло, грозившее ему, как минимум разбитием очком и максимум – о чём даже и подумать страшно, и впрямь требовала должного осмысления.

И ведь он знает, что не плевал, да и когда бы он умудрился бы это сделать, когда этот Шико ни на секунду не отходил от своей чашки. И значит он, однозначно стал жертвой навета этого злокозненного СамЛеонида, который ещё ответит за свою клевету в Гаагском трибунале. Но с другой стороны, он, видя эти всю эту свистопляску вокруг него, понимал, что простого ответа «нет», в данном случае будет совершенно недостаточно для этих, с таким ожесточением, подступавшим к нему морд. Так что ему только и остается делать, как притвориться спящим, но с открытыми глазами, чтобы если что, успеть увернуться от удара, который всего вероятней, ими уже задуман.

Но не смотря на это страшное преображение Позёра, Шико, которого эта его попытка с позировать валенок, не смогла смутить и ввести в заблуждение, и он поднявшись с места, со словами: – Ах, вот как, – приготовился заглянуть в душу Позёру, чему, как известно, всегда предшествует операция, по названием вывернуть наизнанку душу, с которой уже можно и провести свою ознакомительную беседу.

–Да, его надо как следует проучить. Он и мне в душу плюнул, кощунственно усомнившись. – Заповысил тон СамЛеонид.

– Ах, вот так. – Последовал ответ, не от кого либо, а от зашедшей в кабинет Коко, которая, впрочем, отвечала не СамЛеониду, а зашедшему вместе с ней Коту. При этом он, как и она, зайдя в кабинет, остановились на входе, как бы удивленные эти присутственными лицами, которым, как бы здесь не место находиться в отсутствии хозяйки кабинета. К тому же её имя даже выгравировано на входной табличке, в случае если кто-то из них решит оспорить этот непреложный факт,