– Мам?

– Вчера ночью Сара умерла, – проговорила она, нежно взяв в ладони лицо дочери.

– Как умерла? Она же ничем не болела.

– Иногда так случается. Господь забирает к себе внезапно. Она теперь на небесах. Вместе со своей бабушкой. И твоей.

Софи оттолкнула мать, вскочила на ноги:

– Ты что, считаешь меня дурой?

– Ч-что ты такое говоришь?

– Она же еврейка!

Вианну испугал взгляд дочери. В нем не было ничего детского – никакой наивности, невинности, надежды. Даже горя не было. Только гнев.

Хорошая мать постаралась бы обратить этот гнев в горечь утраты, а затем в светлые воспоминания, которые никогда не угаснут, но сейчас у Вианны не осталось душевных сил, чтобы быть хорошей матерью. Она не в состоянии найти слова, которые не были бы лживы или бессмысленны.

Она рывком отодрала кружевную манжету с рукава.

– Видишь вон те красные ленточки на ветке у тебя над головой?

Ленточки давно выцвели, поблекли, но все еще заметны на фоне зеленой листвы и незрелых яблок. Софи кивнула.

– Я привязала их там, чтобы вспоминать папу. Ты можешь привязать вот это и будешь вспоминать ее всякий раз, как увидишь.

– Но папа же не умер! – вскрикнула Софи. – Или ты солгала…

– Нет, нет. Но мы же вспоминаем не только тех, кто ушел навсегда, но и тех, кого очень долго ждем, верно?

Софи взяла из рук матери кружевную ленточку и привязала ее к той же ветке.

Вианне до боли хотелось обнять дочь, но та молча стояла, не сводя глаз с клочка кружева, глаза ее блестели от слез.

– Так будет не всегда, – все, что сумела придумать Вианна.

– Я тебе не верю, – ответила Софи и устало добавила: – Я пойду прилягу.

В обычное время Вианна растерялась бы и встревожилась, но сейчас просто кивнула и встала. Стряхнув траву с юбки, направилась к сараю. Откатила «рено», подняла крышку люка:

– Раш? Это я.

– Слава богу, – донеслось из темноты.

Рашель, с Ари на руках, вскарабкалась по шаткой лесенке наверх:

– Что там?

– Ничего.

– Ничего?

– Я была в городе. Все спокойно. Может, Бек перестраховался, но, думаю, тебе надо посидеть здесь до завтра.

Лицо Рашель недовольно вытянулось:

– Нам нужно в туалет и еще нужно ополоснуться. Мы с Ари оба уже воняем.

Ари захныкал, Рашель ласково заворковала, успокаивая малыша.

Втроем они вышли из сарая и двинулись к дому Рашель.

Они были уже во дворе, когда к дому подрулила полицейская машина. Оттуда выскочил Поль и с винтовкой наперевес бросился прямиком во двор:

– Вы Рашель де Шамплен?

– Ты же и так знаешь, – мрачно буркнула Рашель.

– Вы подлежите депортации. Следуйте за мной.

Рашель крепко прижала к груди ребенка:

– Не троньте моего сына…

– Его нет в списке.

Вианна вцепилась в рукав полицейского:

– Поль, не делай этого. Она же француженка!

– Она еврейка! – И наставил винтовку на Рашель: – Шевелись.

Не слушая робких протестов Рашель, он схватил ее за руку, вытащил на дорогу и швырнул на заднее сиденье машины.

Вианна была твердо намерена оставаться на месте, но уже в следующий миг оказалось, что она бежит вслед за автомобилем, колотит в дверь и требует пустить ее к подруге. Поль притормозил, Вианна села, он нажал на газ.

– Уходи, – сказала Рашель, когда они проезжали мимо Ле Жарден. – Тебе здесь не место.

– Здесь никому не место.

Еще неделю назад она, возможно, и оставила бы Рашель один на один с бедой. Возможно, отступила – сожалея, наверное, и уж точно мучаясь чувством вины, – но подумала бы, что защитить Софи важнее всего остального.

Прошлая ночь изменила ее. Да, она по-прежнему напугана и уязвима – может, даже больше, чем прежде, – но теперь она еще и в ярости.

Основные улицы в городе перегорожены баррикадами. Из полицейских фургонов высаживают людей с желтыми звездами и гонят к железнодорожной станции, где дожидаются телячьи вагоны. Сотни людей – похоже, со всего департамента.

Машина остановилась, Поль распахнул дверь. Вианна, Рашель и Ари оказались в толпе еврейских женщин, детей и стариков, медленно продвигавшихся к платформам.

Паровоз нетерпеливо попыхивал клубами черного дыма. На платформе стояли два немца, один из них – Бек. С хлыстом в руках. Хлыстом.

Но за все это действо отвечала французская полиция; это они строили людей в колонны и загоняли в вагоны, раздельно мужчин и женщин с детьми.

Впереди какая-то женщина с ребенком на руках попыталась убежать. Жандарм выстрелил ей в спину. Она упала к ногам жандарма, младенец выкатился из мертвых рук прямо под дымящийся еще ствол автомата.

Рашель резко остановилась.

– Возьми моего сына, – прошептала она.

Толпа теснила их.

– Забери его. Спаси!

Вианна не колебалась ни мгновения. Теперь она знала – никто не может остаться в стороне от происходящего. Как и прежде, ей было страшно за Софи, но сейчас ее гораздо больше пугала возможность того, что дочери придется жить в мире, где люди не в силах остановить зло, где славная добрая женщина может оставить в беде свою лучшую подругу. Вианна схватила Ари на руки, прижала к себе.

– Эй ты! – жандарм толкнул Рашель прикладом. – Пошевеливайся!

Рашель смотрела на Вианну, и в глазах ее – вся вселенная их дружбы: общие тайны, клятвы, которые обе сдержали, мечты о детях – все, что роднило и связывало их крепче, чем родных сестер.

– Уходи! – хрипло прокричала Рашель. – Уходи скорей!

Не успев опомниться, Вианна уже проталкивалась сквозь толпу, прочь от вокзала, солдат и собак, подальше от запаха страха, щелканья кнутов, детского плача и женских воплей. Она позволила себе обернуться, только добравшись до края платформы.

Рашель стояла у черного зияющего провала дверей вагона, лицо и руки все еще забрызганы кровью дочери. Она искала взглядом Вианну, нашла, вскинула руку, а потом ее уже не было видно, ее оттеснили женщины, толкавшиеся вокруг. Двери вагона с лязгом сомкнулись.

Вианна неподвижно сидела на диване. Ари, в насквозь промокших штанишках, заходился плачем. Надо встать, помыть малыша, переодеть, хоть чем-то заняться. Но Вианна будто окаменела.

В комнату вошла Софи.

– А почему здесь Ари? – испуганно спросила она. – И где мадам де Шамплен?

– Уехала. – Сил не было придумывать красивую ложь, да и какой в ней толк? Все равно не удастся спрятать дочь от зла, царящего вокруг.