Он опустил рукав, прикрыв рисунок, и продолжил:

— Женщины, которым нечего делать, любят наряжаться и краситься. Они могут заниматься этим часами и очень падки на всякую новинку. Даже представить трудно, какая скука царит в гареме Мулая — десятки, если не сотни женщин, собранных в одном доме. В одном я был уверен, покидая покои юного Ахмада, — в том, что эти самые прислужницы обязательно донесут своей госпоже, что в Мекнесе объявился некто, умеющий украсить кожу. Не прошло и дня, как я уже получил приглашение к Зидане. Гектор может отправиться туда со мной под видом моего помощника. Когда мы встретимся с этой бегемотихой, мне, может быть, удастся так ей угодить и так порадовать, что она позволит Гектору поискать сестру. А судя по словам Шона, времени у нас будет достаточно — места на ней столько, что знай себе рисуй да рисуй.

* * *

Зидана, первая жена, оказалась именно таким страшилищем, как о ней говорили. Когда Дана с Гектором ввели в ее покои, она возлежала, развалясь среди груды подушек, на огромном атласном диване, отороченном бахромой. А рядом с диваном — хаос низеньких столиков, табуретов, подушек, несколько больших подносов, уставленных мисками с фруктами и сладостями. Позади дивана стояли два старых евнуха, а с полдюжины служанок были заняты чем-то в разных концах комнаты. Лица они прятали под чадрами или прикрывались до глаз складками одежды, а руки их были обнажены и украшены затейливыми цветными узорами. На самой Зидане чадры не было. Лицо у нее было широкое, большое, пухлое, с глазами несколько навыкате, а тучное тело закутано во множество слоев блестящей зеленой ткани, похожей на газ. На голове — странная шляпа, сделанная из золотых и серебряных пластин, вырезанных так, чтобы все вместе походило на кружево. Бахрома этого головного убора качалась и позвякивала, покуда женщина с трудом принимала более удобное сидячее положение и разглядывала вошедших. Лодыжки и ступни, которые теперь касались толстого ковра, были на удивление малы и изящны. И Гектору показалось, что глаза ее опасно блеснули.

— Кто из вас рисует? — спросила она.

Голос у нее был с хрипотцой. По-турецки она говорила с сильным акцентом.

Дан почтительно склонил голову. Зидана, вперив взгляд в мискито, осведомилась:

— Из какой ты страны?

— Из-за океана. Мой народ называется мискито.

Зидана нахмурилась.

— Почему у тебя темная кожа? Ты выглядишь, как южные люди из соседней пустыни.

— Все наши люди такого цвета. Говорят, что некоторые наши предки пришли из Ифрикии и смешались с местными, у которых кожа цвета меди. Вот наша кожа и стала чем-то средним между тем и этим.

— А ваши женщины защищают свою кожу от солнца? — вопрос был прямой.

— Нет.

Зидана повернулась к одной из служанок и сказала:

— Ты! Подойди сюда. Покажи ему свои руки.

Женщина сделала, как ей было велено, и Зидана спросила у Дана:

— Ты можешь нарисовать лучше?

Дан посмотрел на узоры, покрывавшие кожу служанки, и побормотал:

— Неплохая работа, только простовато, да и цвет не тот.

Зидана взмахом руки отослала служанку, а сама, переместив свое тело ближе к краю дивана, вытянула правую руку и закатала шелковый рукав. Рука у нее была невероятной толщины.

— Мне нужен цвет поярче. Ты сможешь?

— Думаю, да.

— Тогда давай.

— Сначала я должен предупредить вас, что то, что я нарисую, останется не навсегда. Краски продержатся всего несколько дней.

— Это неважно. Если мне понравится твоя работа, я снова позову тебя, когда краски поблекнут. Ты снова раскрасишь прежний узор или нарисуешь что-нибудь другое. И больше никого раскрашивать не будешь. — Было ясно, что Зидана привыкла повелевать.

Дан раскрыл полотняный мешочек, который дал нести Гектору, и достал оттуда несколько горшочков и кувшинчиков. Гектор знал, что его друг нашел материалы, необходимые для росписи по коже, на рынке Мекнеса, где продавались всевозможные ярко окрашенные пряности и порошки. Он смешал их с цветными минералами, которые использовал в своей работе Шон Аллен.

Осторожно лизнув кончик кисточки, Дан окунул ее в кувшинчик, потом приблизил ее к пухлой руке и старательно начал наносить рисунок. Зидана наблюдала за этим критически и вместе с тем зачарованно.

— Вот этот мой подмастерье, — заговорил Дан небрежным тоном, словно завел светский разговор, — полагает, что среди женщин императора находится его сестра. Он давно не видел ее и с вашего разрешения хотел бы поговорить с ней.

Он завершил рисунок цветка на толстой руке и теперь раскрашивал первый лепесток на нем.

— Как зовут сестру? — Зидана была настолько занята тем, как на коже у нее появляется картинка, что вряд ли осознала собственный вопрос.

— Его сестру зовут Элизабет, но здесь у нее может быть другое имя.

Зидана отвела свою толстую руку и подняла ее, поворачивая так и сяк, чтобы полюбоваться первыми нанесенными Даном рисунками. Они, еще влажные, ярко сверкали. Затем она грубо окликнула одного из евнухов и о чем-то переговорила с ним на языке, которого Гектор не понял, после чего евнух поманил Гектора, приглашая следовать за собой. Дан остался рисовать и раскрашивать, а Гектор последовал за провожатым через дверь, скрытую позади тяжелого бархатного занавеса, и дальше — по безлюдным коридорам, пока они не оказались в пустой комнате с голыми стенами. В комнате имелось два окна с лепными решетками, и то окно, перед которым стоял Гектор, было закрыто ставнями снаружи. Провожатый подошел к другому окну, через которое в комнату проникал солнечный свет, и закрыл ставни и на нем тоже.

— Стой здесь, — сказал он и вышел. Гектор остался почти в полной темноте.

Он ждал, забыв о времени. Сердце стучало в ушах. Плотный сумрак и почти полное отсутствие воздуха унесли его от реальности. Текли мгновения, и постепенно он начал сознавать, что ставень в окне перед ним открылся. Услышал тихие шаги у себя за спиной, и понял, что вернулся евнух. Еще мгновение, и он почувствовал руку на своем плече, рука подтолкнула его вперед, так, что лицом он почти прижался к решетке окна. Глаза уже привыкли к сумраку, но он все равно ничего не различал, кроме узора лепной решетки в нескольких дюймах перед собой. Он передвинулся в сторону, чтобы заглянуть в проем. Теперь он смог различить комнату за окном, совершенно такую же, как та, в которой стоял он сам. Комната была так же погружена во мрак, если не считать слабого проблеска света, проникавшего из-под двери сбоку. С трудом он смог разглядеть темную фигуру, стоявшую посреди комнаты.

— Элизабет? — быстро спросил он. — Это ты?

От волнения и предчувствия, а еще — от страха предстоящего разочарования во рту у него пересохло.

Ответа не было.

— Элизабет, это я, Гектор.

То, что ему показалось одной фигурой, на самом деле оказалось двумя, стоящими бок о бок. Одна из них отошла в сторону, а смутные очертания второй как будто немого приблизились.