Перекатив Андрея на бок, она подложила под него большое махровое полотенце. Затем в руках у женщины появилась губка, которой она принялась обтирать Андрея, время от времени окуная в пластмассовое ведро. Прикосновение теплой губки, приятно массирующей кожу, было великолепно. Ласковин не обманулся в своих ожиданиях. Антонина и впрямь – нечто экзотическое.

Ассоциации с обмыванием трупа у него не возникло. Спустя примерно четверть часа Андрей был вымыт (включая и самые интимные места), насухо вытерт полотенцем и умащен неким снадобьем, от которого кожа первые несколько минут холодела, как от вьетнамской «Звездочки». Еще одно снадобье с приятным запахом было втерто в кожу его головы. Пальцы Антонины работали быстро и аккуратно, как у профессиональной массажистки.

Легкость и радостное возбуждение, испытываемые Ласковиным, все усиливались. Тело ощущалось как совершенно невесомое.

Закинув руки за спину, Антонина расстегнула платье, быстрым движением стянув его через голову, осталась в белой короткой комбинации. От нее она тоже избавилась за пару секунд и значительно медленнее распустила волосы. Они оказались очень длинными, почти до колен, хотя узел на затылке Антонины был не так уж велик. Ласковин наблюдал за женщиной с удовольствием. Он хотел ее. Но совсем не торопился.

Антонина сняла бюстгальтер и трусы. Всю одежду она аккуратно складывала на стул. Как и предполагал Андрей, у ворожеи оказалась очень неплохая фигура.

И на гладкой белой коже совсем не было примет, какие оставляют жизнь и время на теле женщины. Обнаженная, с распущенными пушистыми волосами, Антонина казалась куда моложе, чем в одежде. На западный вкус сложена она была тяжеловато, но в женственности ей не откажешь. Андрей разглядывал ее с еще большим удовольствием, чем минуту назад. Индусы говорят: созерцание женского тела способствует накоплению мужской силы. С этим Ласковин был согласен. Но с поправкой: далеко не всякого тела.

Антонина вела себя так, словно была одна. На мужской интерес обращала не больше внимания, чем на кота, уставившегося на хозяйку немигающим взглядом. Это был не больший стриптиз, чем раздевание в запертой ванной.

Сняв с себя все, Антонина вымылась сама. Той же губкой и той же водой, какой мыла Ласковина. И это приятно взволновало Андрея. Вымывшись, женщина принялась втирать в кожу розовую блестящую мазь. Сначала – в кожу ног, ставя их поочередно на стул. Ласковин мог убедиться, что ноги у женщины сильные и гладкие, с длинными голенями и своеобразной линией бедер: у промежности они словно раздвигались, образуя довольно большой просвет. Андрей так и не смог решить: эротично это или наоборот. После втирания мази кожа Антонины приобрела глянцевый блеск и янтарный оттенок. Ласковин обратил внимание на коробочку, в которой хранилась мазь: крохотный сундучок с бронзовым запором и петлями. Материал его больше всего напоминал старую слоновую кость.

Натершись от пальцев ног до подбородка, Антонина подошла к изголовью кровати, исчезнув из поля зрения Андрея. Конечно, он мог бы увидеть ее, повернув голову, но ему и так было достаточно хорошо.

Он слышал голос Антонины. Она что-то напевала-приговаривала. И еще шелест. Как от расчесываемых волос. Когда голос ворожеи становился чуть громче, Ласковин улавливал отдельные слова: «уши», «мои ступни»… чаще всего повторялось «благослови» и «матушка». Последнюю фразу Андрей уловил отчетливо: «дабы все сущее в тебе продолжало быти».

Походило на молитву, и Ласковину вспомнилась икона в соседней комнате. Интересно, кому она молилась?

Андрей снова услышал звук шагов: шорох босых ног по ворсу ковра. Антонина подошла к нему, лежащему навзничь, неподвижно, полностью расслабившемуся, если не считать мышц живота и еще одного органа.

Пальцы женщины коснулись лица Андрея, обвели его нос, губы, глазные впадины, веки. То было совсем другое прикосновение, чем раньше, когда ворожея втирала в его кожу пахучую мазь. Сейчас это напоминало касание рук слепого. Погладив лицо Ласковина, женщина так же легко прошлась по его груди, животу. Когда она коснулась свежего шрама, Андрей ощутил приятное покалывание. Антонина наклонилась над ним, и Ласковин увидел, что под правой грудью у нее большая выпуклая коричневая родинка.

– Красивый,– негромко произнесла женщина, выпрямляясь.

Подняв руки над головой, ладонями вверх, она слегка откинулась назад и заговорила быстро и неразборчиво. Андрей снизу не видел ее лица. Зато хорошо разглядел родинку под грудью. Собственно, это была не родинка, а рудиментарный сосок.

У одной из ласковинских приятельниц был такой же, только не под грудью, а на самой груди, пониже настоящего.

Антонина вдруг вскрикнула и, резко согнувшись, упала на Андрея.

«Ну вот,– подумал он.– Давно пора!»

Но женщина не собиралась ничего делать: просто лежала на нем, поперек, не шевелясь, лицом – на сгибе руки Ласковина. Кожа у ворожеи была прохладная, как настоящий шелк.

«Надо ее обнять»,– подумал Ласковин.

Но побуждение осталось только мыслью. Не было ровно никакого желания что-либо делать. Все казалось замечательным и без этого.

Антонина очень медленно распрямилась и положила руки Андрею на область солнечного сплетения. Тяжести их он почему-то не ощущал.

– Ты красивый,– прошептала женщина, в первый раз за все это время улыбнувшись.

«Ты тоже»,– мысленно произнес Андрей.

Это было преуменьшением. Лицо Антонины казалось изваянным из подсвеченного изнутри мрамора. Потрясающее лицо!

Антонина принесла четыре толстые белые свечи на тяжелых подсвечниках. Две были размещены у Андрея в ногах, две – где-то за головой. Ворожея зажгла первые две лучинкой с остатками коры и погасила торшер. Потом медленно провела руками над телом Ласковина. Теперь профиль ее казался высеченным из черного камня.

«Сила – вот то слово, которое больше всего подходит ей!» – вдруг решил Ласковин.

Женщина встряхнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль, затем поместила напряженные ладони так, что воспрявшее мужское достоинство Андрея оказалось между ними. Ласковин ощутил жар ее рук, хотя Антонина и не думала прикасаться к нему.

«Что-то новенькое»,– проклюнулась из клубка съежившегося «я» Андрея бледная мыслишка. Проклюнулась и была унесена эйфорическим потоком, омывающим сознание Ласковина. Тут только он начал осознавать, что не ощущения тела, а то, что происходит в голове,– главное. Окончательно Андрей принял это, когда ворожея подчерпнула мизинцем из чашечки некое вязкое масло и начала втирать его в кожу фаллоса, стараясь поначалу избегать более чувствительных мест. Только поначалу. Полминуты спустя этот самый орган вообще перестал чувствовать. То есть Ласковин видел, что он в прежнем победоносном состоянии, но видел это глазами, без подтверждения соответствующих рецепторов. Чуть позже он сообразил, что это не просто онемение, а своеобразное перенесение ощущений. Реакция на прикосновение возникала не в самом фаллосе, а внизу живота и оттуда «растекалась» вверх, до самой макушки. Легкое волнение в общем потоке блаженства.