– И все равно мне не понятно. Что вы хотите этим сказать?! – воскликнул Бирн. – Зачем мы вообще его обсуждаем, в чем-то подозреваем, если он оправдан? Он не убивал. Он ни в чем не виновен.

Отец Браун крутанулся, как волчок, и с неожиданным и необъяснимым волнением схватил друга за рукав пальто.

– Вот именно! – возбужденно вскричал он. – Запомните это. Он не убивал. Он ни в чем не виновен. Именно поэтому он – ключ ко всей загадке.

– Умоляю, пощадите! – воскликнул Бирн.

– Я хочу сказать, – настойчиво продолжил маленький священник, – что именно невиновность Хоума доказывает его вину.

– Четкое и понятное объяснение, ничего не скажешь, – с чувством произнес журналист.

Какое-то время они стояли молча, глядя на море, потом отец Браун, усмехнувшись, сказал:

– А теперь о тесноте. Вы с самого начала ошиблись там, где ошибаются большинство газет и политиков. Вы решили, что в современном мире главная забота богачей – большевисты. Но только это дело не имеет совершенно ничего общего с большевизмом, разве что в качестве ширмы.

– Но как же это? – воспротивился Бирн. Ведь трое миллионеров были убиты…

– Нет! – звенящий строгий голос священника прозвучал, как металл. – Это не так. В этом-то все и дело. Убиты не три, а два миллионера. Третий миллионер жив и здоров. И этот третий миллионер навсегда избавлен от угрозы, которая была высказана ему в лицо, можно сказать, чуть ли не в вашем присутствии, во время того разговора в гостинице, о котором вы рассказывали. Гэллап и Стейн угрожали старомодному и упрямому скряге вытеснить его из дела, если он не войдет в их союз. Отсюда и упоминание о тесноте, разумеется.

Чуть помолчав, он продолжил:

– Да, в современном мире движение большевиков играет большую роль, и, несомненно, ему необходимо дать отпор, хотя я не очень верю в то, как вы это делаете. Только никто не замечает того, что существует еще одно движение, не менее современное и не менее активное: великое движение в сторону объединения капиталов, образования монополий и превращение всевозможных предприятий в тресты. И это тоже своего рода революция. И результат этого тот же, что и у всех революций. Люди готовы убивать, борясь как за эти идеи, так и против них, так же происходит и с большевизмом. Ставятся ультиматумы, происходят вторжения, проводятся казни. Магнаты живут, как короли. Они окружают себя телохранителями и наемными убийцами. Они посылают шпионов во вражеские лагеря. Хоум и был таким шпионом старика Гидеона в стане одного из его врагов, только использовался он против другого врага, конкурентов, которые пригрозили пустить его по миру, если он будет упорствовать в своем желании оставаться независимым.

– Только я все еще не понимаю, в чем заключалась его роль. И вообще, какой от этого был толк, – признался Бирн.

– Как же вы не видите, – с жаром вскричал отец Браун, – что они предоставили друг другу алиби!

Бирн все еще с сомнением смотрел на него, хотя во взгляде уже начинало появляться понимание.

– Это я и имел в виду, – тем временем продолжал священник, – когда говорил, что их невиновность доказывает вину. Большинство людей решило бы, что они не могут быть замешаны в остальных двух преступлениях, потому что были участниками третьего. Но на самом деле, они были замешаны в остальных двух, потому что никакого третьего преступления не было. Слов нет, это достаточно странное, даже невероятное алиби. Невероятное, и потому неопровержимое. Конечно, мало есть таких людей, кто, слыша, как человек сознается в убийстве, усомнится в его искренности. Когда кто-то прощает своего убийцу, поневоле считаешь, что он делает это от души. Никому и в голову не придет, что ничего этого на самом деле не происходило, что первому нечего бояться, а второму нечего прощать. Выдуманная ими история привязала их к этому месту. Но в ту ночь их здесь не было, потому что в это время Хоум убивал в лесу старика Гэллапа, а Уайз душил маленького еврея в его римской бане. Поэтому я и задумался, действительно ли Уайз настолько силен, чтобы самостоятельно выбраться из той расселины.

– А с расселиной этой они вообще-то хорошо придумали, – с сожалением в голосе произнес Бирн. – Она и в природу вписывается, и выдумка их благодаря ей казалась такой убедительной.

– Слишком убедительной, – покачал головой отец Браун. – Какой живописный образ: клочья пены под лунным светом, собирающиеся в призрачную фигуру. И как поэтично… Хоум – подлец и негодяй, но нельзя забывать, что, как многие другие подлецы и негодяи до него, он еще и поэт.

– Да, – сказал отец Браун, – я люблю собак. Собака прекрасное существо, если только ее не превращают в кумира.

К сожалению, те, кто много и хорошо говорит, не всегда умеют слушать. Иногда их талант оборачивается своего рода тупостью. Собеседником отца Брауна был его друг, молодой человек по фамилии Фиеннс. У этого неиссякаемого источника всяческих историй и кладезя всевозможных задумок были голубые пытливые глаза и пшеничного цвета зачесанные назад волосы, которые выглядели так, будто зачесывала их не только обыкновенная расческа, но и все ветры мира. И все же он на какое-то время прервал поток слов, в удивлении воззрившись на священника.

– Вы хотите сказать, что люди слишком много с ними возятся? – наконец произнес он. – Что ж, даже и не знаю, что сказать. По-моему, это прекрасные существа, иногда мне даже кажется, что они знают намного больше, чем мы.

Отец Браун ничего не сказал, он продолжал рассеянно и нежно гладить по голове большого ретривера.

– Кстати, – Фиеннс снова вернулся к прерванному монологу, – а ведь в том деле, с которым я к вам хочу обратиться, тоже присутствовала собака. Вы, наверное, слышали про «Убийцу-невидимку»? Это странная история, но, на мой взгляд, самым странным в ней является как раз собака. Да, понятно, загадочное преступление, неясно, каким образом мог быть убит старый Дрюс, если в беседке кроме него никого не было, и все такое, но…

Рука, ласкающая собаку, на миг прекратила равномерное движение, и отец Браун невозмутимо произнес:

– Так это произошло в беседке!

– А я думал, вы из газет уже все знаете, – снова несколько удивился Фиеннс. – Подождите-ка, у меня, кажется, где-то с собой вырезка, там все подробно описано.

Он выудил из кармана обрывок газетного листа и передал священнику, который сразу принялся читать, подслеповато поднеся его к глазам одной рукой, а другой продолжая гладить пса. Со стороны он казался воплощением той притчи о человеке, левая рука которого не ведает, что творит правая.

«Многие загадочные истории об убийствах в полностью закрытых помещениях и об убийцах, покидающих место преступления непонятным образом, оживают в памяти в связи с поразительными событиями, произошедшими в Крэнстоне, на побережье Йоркшира, где ударом кинжала в спину был заколот полковник Дрюс.

В беседку, в которой он был убит, можно попасть всего через один вход – обычную дверь, открывающуюся на главную дорожку, идущую через сад к дому. Однако, благодаря стечению обстоятельств, которые можно даже назвать странным совпадением, вышло так, что в ту роковую минуту, когда произошла трагедия, и дорожка, и сама дверь находились в поле зрения нескольких свидетелей, показания которых полностью совпадают. Беседка стоит в самом дальнем конце сада, где нет ни калиток, ни других входов или выходов. Дорожка представляет собой длинную ровную линию, обсаженную с обеих сторон высокими дельфиниумами, которые растут так близко друг к другу, что любой шаг с дороги непременно оставил бы следы. К тому же и дорожка, и ряды растений заканчиваются у самой двери беседки, так что никто не мог побывать там и остаться незамеченным. Другого способа проникнуть в беседку, судя по всему, не существует.