– А ведь, Денис Эдуардович, она уверена, что это вы его отоварили.

Несколько секунд Бероев молча курил и смотрел на плавающие в воздухе дымные мятые простыни.

– Пальцы бы ей отрезать, которыми телегу писала, – мечтательно сказал он потом. – И ведь, понимаете, Антон Антонович – сигнал получен, мы обязаны реагировать. Пошли с Сошниковым разбираться, а он уже – того, – помолчал. – Вот такие наши счастливые случайности.

А у меня будто расстегнули молнию на темени и щедро полили обнаженные полушария крутым кипятком.

– А к ней вы разбираться не ходили?

– А на хрена… – мрачно пробормотал Бероев.

Я покосился на него даже с неким недоверием. Но он, странное дело, опять не врал.

Тогда значит, антивирус, лже-Евтюхов мой, которого я совершенно точно ощутил как из ФСБ… Полушария дымились под гуляющим влево-вправо носиком неумолимого чайника. Она ему сказала: я же вам сама…

И осеклась! И перепугалась!

Ну ещё бы! Он к ней пришел выяснять, не говорила ли она кому о его близком отъезде!!! И про донос её – не знал!!!

Ох, поразмыслить бы, ох, поразмыслить! Какая жалость, что я, на досуге почитывая детективы, всегда интересовался главным образом, ЧТО и КУДА движет героев, и по диагонали проскакивал – КАК оно их движет… Схемку бы нарисовать!

– Денис Эдуардович, а не могло случиться так, что без вашего ведома, в обход вас или по собственной инициативе, кто-то из ваших сотрудников беседовал с Сошниковой?

Он только покосился на меня, как на слабоумного, и не ответил.

– Что же вас теперь интересует, Денис Эдуардович?

Он вздохнул.

– Каналы распространения и применения препарата, – сказал он.

– Вы полагаете, что это мы? Скажем, заметая следы неправильного лечения, что ли? Или ещё по каким-то…

– Не скрою, – процедил Бероев, – возникала такая мысль. Хотя теперь я её уже отбросил. И позвонил вам, рассчитывая на вас уже совершенно в ином, отнюдь не подследственном качестве.

– Вот так ходишь-ходишь, – сказал я, – и до последнего момента уверен, что страшней всего – это с женой поругаться… Вас интересуют, вероятно, знакомства и контакты Сошникова?

– Не просто знакомства и контакты. А знакомства и контакты в связи с лечением у вас. Рабочая гипотеза такая: ваша психотерапия как-то пересекается с нашей химией. Устойчиво пересекается. Приглашаю вас подумать со мною вместе, где, как и зачем это происходит. Если происходит. В конце концов, никто лучше вас не может знать обстановку, в которой ваше заведение работает.

Тут он в точку попал.

– Понял. Айн момент. Скажите, а наших других пациентов, которые ничем секретным и, как вы выразились, щекотливым не обременены – вы не совали под микроскоп?

– Нет.

– А вообще не приходило в голову посмотреть статистику разнообразных несчастных случаев, за последние годы имевших место в среде интеллигенции – скажем, во время пьянок?

– По-моему, вы надо мной издеваетесь.

– Ни в коем случае.

– Тогда вы превратно представляете себе наши современные функции, – он опять закурил. – В свое время небезызвестный товарищ Андропов на горе и унижение честным офицерам КГБ и на радость подонкам… подонкам не только в конторе, но и среди интеллектуалов, заметьте – организовал специальное подразделение, которое должно было заниматься исключительно интеллигенцией. Сам он, по слухам, был уверен, что сделал это от бережного к интеллигентам отношения: не хочу, дескать, чтобы одни и те же громобои занимались и настоящими шпионами, и, скажем, писателями, которые чего-то не то пишут.

Он вдруг неторопливо воздвигся из своего кресла и пошел наискось по кабинету – руки в карманах, окурок на губе. У стены повернул и пошел обратно. Лицо его стало буквально черным.

– Сомнений относительно того, что писателями и прочим контингентом вообще надлежит кому-то из конторы заниматься, у него, как и у старших коллег его из Политбюро, не было ни малейших, – продолжил он наконец, перехватив недокуренную сигарету левой рукой. – Умные люди ему объясняли: если возникнет подразделение, которое только этим станет заниматься, оно уж, будьте благонадежны, сделает все, чтобы объектов для упражнений у него наблюдалось как можно больше, а выглядели они для страны как можно опасней. Оставьте демагогию, был ответ… – он помолчал. – Довольно долгое время мне довелось быть среди этих несчастных. И на скольких же мелких подонков из вашей среды я насмотрелся… Но, – он глянул на меня едва ли не испуганно, или даже виновато, и тут же отвел взгляд, – именно тогда мне довелось заочно познакомиться с вашим отчимом и… и я был бы, честно говоря, счастлив познакомиться по-человечески. Он… он знал, зачем живет.

– Он и сейчас знает, – сказал я. – Только мне пока не говорит.

– У нас скажет, – страшным голосом произнес Бероев, и я сразу почувствовал, что этой несколько нелепой шуткой он пытается сбить разговор с котурнов, на которые тот грозил взгромоздиться. Но я даже не улыбнулся. Бероев, неловко съежившись, сделал ещё круг по кабинету, потом проговорил: – Кажется, попытка съюморить оказалась неуместна. Простите. Я это к тому, что был бы рад, если бы нам с ним как-то удалось оказаться представленными друг другу.

– Я вам верю, Денис Эдуардович. Но все-таки ещё не знаю, как к вам относиться.

Он опять помолчал, а потом немного по-детски пробормотал:

– Я и сам не знаю.

На этот раз пауза оказалась особенно долгой.

– Иногда мне кажется, что по крайней мере мрачное чувство гордости можно было бы испытывать за тогдашние подвиги, – негромко проговорил он. – Дескать, защищали державу, держали диссиду в узде. А как выпустили её из узды, так и пошло все в разнос. Но не получается гордиться. Наоборот, тошнит. Не всех, конечно – некоторым до лампиона… Меня вот тошнит. Даже виноватость иногда подступает. Как-то не так мы её защищали, державу эту.

Он был искренен. Я чувствовал его смятение и боль. Он прошелся еще, но так и не смог сдержаться.

– Господи, – с мукой выговорил он, – ну хоть бы один умный человек нашелся, сказал бы, как её на самом деле защищать! ЧТО В НЕЙ защищать, и ОТ ЧЕГО!

– Вот наш с вами Сошников свой труд последний оставил мне на память, – помедлив, осторожно сказал я. – Он там утверждает, и довольно здраво, что под давлением парадигмы православной цивилизации…

Совсем неубедительно у меня это зазвучало, и я сразу осекся. Что-то литературное напомнило. Я не сразу сообразил – а когда сообразил, меня просто скрючило.

Расположение звезд Аш-Шуала и Сад-ад-Забих, завел Ходжа Насреддин старую песню ещё бухарских времен…

И Бероева тоже скрючило. Буквально перекосило.

– Антон Антонович, – воскликнул он с какой-то даже обидой в голосе. – Ну вы-то хоть! Это же кошмар какой-то, конец света: никто не верит, но все крестятся!