«Золотой гусь» заскользил со стапелей, а когда коснулся воды, поднял волну, на которой закачались все корабли в бассейне. Корабли загудели, зрители зааплодировали и весело закричали. Последовали еще три дня встреч и праздников, прежде чем Хейзел и Гектор смогли сбежать.

Они полетели к подножию Фудзиямы, к синтоистскому храму и связанным с ним замечательным воспоминаниям. Лихорадочный ритм последних дней довел обоих почти до изнурения. Поэтому, нанеся обязательный визит священному вишневому дереву в храмовом саду, они вернулись в номер и вместе приняли горячую ванну. А когда лежали в почти обжигающей воде, Хейзел протянула руку к телефону и включила его.

— Пять пропущенных звонков из «Данкельда», — лениво сказала она, шевеля пальцами ног в воде. — Интересно, что нужно маме. Обычно она не так настойчива. Какая разница во времени?

— В Кейптауне на семь часов меньше. Там миновало время ланча.

— Хорошо, попробую ответить.

Хейзел набрала номер, и ей ответили после двенадцати гудков.

— Здравствуй, дядя Джон. Это Хейзел, — сказала она, потом замолчала и слушала с растущим недоумением. Потом перебила:

— Дядя Джон, а почему бы мне просто не поговорить с ней? — Она уже сердилась. — Ладно. К черту! Вот он.

Она рукой прикрыла микрофон.

— Он не дает трубку маме и ничего мне не говорит. Хочет говорить только с тобой.

Гектор забрал у нее телефон.

— Джон? Это я, Гектор. Что случилось? — На другом конце провода молчали, и Гектор услышал тяжелые, мучительные звуки мужского плача. — Ради Бога, Джон. Говорите.

— Не знаю, что делать, — всхлипывал Джон. — Она ушла, и некому занять ее место.

— Я вас не понимаю, Джон. Возьмите себя в руки.

— Грейс. Она умерла. Вы с Хейзел должны приехать. Сейчас же. Немедленно. Пожалуйста, Гектор. Привезите Хейзел. Я не знаю, как сказать ей. Не знаю, что делать.

Телефон замолчал. Гектор посмотрел на Хейзел. Она смертельно побледнела, а глаза стали огромными и такими темно-синими, что казались черными.

— Я слышала, — прошептала она. — Слышала, что он сказал. Мама умерла.

Она один раз всхлипнула так, словно стрела пробила ей сердце, и потянулась к нему. Они обнялись в источающей пар воде ванны. Чуть погодя Хейзел собралась с силами.

— Дорогой, мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Пожалуйста, поговори от моего имени с Питером. — Командиром BBJ. — Скажи, что нужно срочно лететь в Кейптаун. Скажи, что мы будем на полосе самое позднее через два часа.

Они дозаправились в Перте, в Западной Австралии, но спустя час снова были в воздухе. Следующая и последняя дозаправка была на острове Маврикий. Они неоднократно пытались связаться по телефону с дядей Джоном, но тот не отвечал. Хейзел с Маврикия послала ему сообщение, называя время прилета в Кейптаун, но ответила секретарша Грейс, которая подтвердила, что в аэропорту их будет ждать машина. Ко времени посадки в Кейптауне нервы у них были страшно напряжены. После вылета из Японии почти не говорили, только о смерти Грейс, и наконец Гектор настоял, чтобы Хейзел приняла снотворное. Когда они сели, Хейзел еще была под влиянием снадобья. Гектор никогда не видел ее такой угнетенной и осунувшейся.

Сев в «майбах», двинувшийся в горы к «Данкельду», Хейзел принялась расспрашивать шофера. Однако если он и знал что-нибудь, кроме того что мисс Грейс умерла и ее тело увезла «скорая помощь», то держал это при себе. Ему явно запретили говорить, очевидно, дядя Джон. Но все-таки одну маленькую подробность шофер сообщил:

— По крайней мере полиция уже ушла, мисс Хейзел. Хейзел ухватилась за это и попыталась выведать еще что-нибудь, но шофер казался испуганным и притворился, что больше ничего не знает. В конце концов даже Хейзел вынуждена была от него отвязаться.

Дядя Джон ждал их на пороге дома. Когда он спустился к ним навстречу по ступеням, они с трудом узнали его. Он словно постарел на двадцать лет, лицо осунулось. И Хейзел не помнила, чтобы у него были такие седые волосы. Двигался он как старик. Она небрежно поцеловала дядю и посмотрела ему в глаза.

— Что с тобой, дядя Джон? — спросила она. — Почему ты не говоришь мне, что случилось с мамой? Я знаю, что она не болела. Как она могла умереть?

— Не здесь, Хейзел. Пойдем в дом, и я расскажу все, что знаю.

В гостиной Джон отвел племянницу на диван.

— Садись, пожалуйста. Это страшное дело. Я еще сам никак не приду в себя.

— Я не могу больше ждать. Рассказывай, черт побери!

— Грейс убили, — выпалил он и всхлипнул. Упал на диван рядом с Хейзел, и все его тело содрогнулось от горя. Выражение лица Хейзел изменилось, она обняла дядю и постаралась успокоить. А он вцепился в нее, как испуганный ребенок.

— Грейс была у меня одна. Она была всем, что у меня было, а теперь ее нет.

— Расскажи, что случилось. Кто ее убил?

Хейзел говорила мягко, сдерживая горе.

— Мы не знаем. В доме был кто-то чужой. Собак отравили, сигнализацию вывели из строя. Потом пробрались в ее спальню. Я спал в двух дверях от нее и ничего не слышал.

Хейзел тупо смотрела на него. Она предоставила Гектору задавать вопросы.

— Как он это сделал, дядя Джон? Задушил ее? Забил до смерти?

Джон покачал головой.

— Это слишком ужасно.

Старик наклонил голову и заплакал.

— Вы должны сказать, Джон, — настаивал Гектор.

Джон медленно поднял голову. Голос его, едва слышный, дрожал.

— Он ее обезглавил. Отрубил ей голову, — сказал он.

Хейзел ахнула.

— О Боже, нет! Зачем?

— Он что-нибудь украл? — резко спросил Гектор.

Он говорил жестко, без эмоций. Джон покачал головой.

— Значит, говорите, что ничего не украл? Ничего не взял из дома? — настаивал Гектор.

Джон поднял голову и впервые прямо посмотрел на него.

— Ничего, кроме…

Он снова замолчал.

— Ну же, Джон. Говорите. Что он взял?

— Он забрал голову Грейс.

Даже Гектор надолго лишился дара речи.

— Он забрал голову? Полиция нашла ее?

— Нет. Она исчезла. Поэтому я и не мог вам ничего сказать. Это слишком ужасно.

Гектор повернул голову и посмотрел Хейзел в глаза. Она увидела его выражение, встала, прикрыв рот рукой, и в ужасе смотрела на него.

— Милостивый Боже! — тихо сказал он. — Опять Зверь!

Хейзел отняла руку от рта.

— Кайла! Боже, спаси мою малышку! Кайла! — Она опустилась на колени и закрыла лицо руками. — Я так за нее боюсь. Я должна быть с ней.