— Не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, — успокоил офицера танкист. — Ничего запрещенного там нет, мне дембель дороже, чем какая-то там «дурь». Сами проверите… А попасть на тот берег несложно, для офицеров и прапорщиков у пограничников есть «нычка». Правда, действует она только в темное время — за пятьдесят чеков пропускают на тот берег на попутном тепловозе и за пятьдесят, но уже советских рублей, — впускают обратно, когда идет встречный тепловоз. У нас многие так ездят: и «базовские», и прикомандированные. Я вам все тонкости объясню.

На том и порешили — на радостях танкист даже вызвался вымыть и вычистить автомат, а заодно добыть к нему магазины с боезапасом.

Вечером, под покровом темноты, Хантер забрался в кабину тепловоза, на котором его, как контрабандиста, перевезли на противоположный берег. На советской стороне он отдал сонному пограничному прапорщику пятьдесят внешторговских чеков…

— Ого, так у тебя даже загранпаспорт есть! Здесь его мало кто имеет, большей частью одни удостоверения! — пробежавшись взглядом по синему паспорту Александра, удовлетворенно прогнусавил прапор. — Так тебе вообще нечего бояться! Сейчас бойцы мои проводят тебя к одному местечку, там местные таксисты постоянно дежурят. Только будь осторожен, много не пей и от девок здешних карманы береги! Удачи, старлей!

Ожидавший в условленном месте таксист — шустрый узбек — за двадцать чеков примчал Александра к ободранной гостинице неподалеку от вокзала. Недоверчиво покачав головой — оказалось, старлею ни к чему местные доступные красотки, — водила высадил офицера и умчался ловить нового ночного пассажира. Администратор гостиницы — молодая узбечка — сразу же объявила, что свободно всего одно место в четырехместном номере, так что выбора у ночного гостя не существовало по определению. Расплатившись чеками, которые, как известно, запрещены к обращению на территории СССР, он поднялся в номер. Там уже вовсю шла гулянка — двое морпехов в тельниках и камуфляжных брюках, пересекшие границу тем же способом, что и Петренко, отрывались по полной в компании трех размалеванных и уже основательно подвыпивших девок.

Присмотревшись, Хантер с удивлением узнал в одной из них ту самую разбитную молоденькую проводницу-метиску из поезда Ташкент — Термез. Остальные «дамы» имели славянскую внешность, хотя их возраст под слоями дармовой косметики из соседнего Афганистана угадать было практически невозможно. Но настоящее изумление старший лейтенант испытал, обнаружив на почетном месте в центре всей этой развеселой компании не кого-нибудь, а «гепатитчика» Гену Щупа собственной персоной.

— Кого я вижу! — почти правдиво изумился Хантер, приближаясь к пьяной компании. — Какие люди, и вдобавок под охраной морской пехоты! Генчик! Ты ж как будто с гепатитом в госпитале припухаешь?

— Я это… того… — засуетился мигом протрезвевший сапер. — Меня в дневной стационар временно… выписали…

— Хорош трындеть, Щуп! — взорвался старлей, шагнув к столу. — Знаем мы ваши дневные стационары! Платятся бабки врачам, они любую бумажку за чеки подмахнут, а там — гуляй, Рассея! Помнишь Анциферова из четвертой роты, зама по ВДП? Тот тоже три или четыре месяца печень «лечил», пока рота в полном составе под Темаче кровь литрами проливала!

— А че ты размитинговался, старлей? — зло уставился один из морпехов. — Сам-то ты чего сюда приперся? Гульнуть? Ну так садись и пей, чего зря горлянку драть! Думаешь, мы таких честных не видали?

— Стакан с вами, морпехи, я, может, и выпью. — Хантеру предстояло тормознуть, справиться с нестерпимым желанием порвать в клочья пьяного Щупа, поскольку устраивать пьяный мордобой в гостинице в его планы никак не входило. Поэтому он протянул руку, налил гранчак водки, одним духом махнул и продолжил: — Но только сидеть за столом в одной компании с тобой, Щуп, не стану. Обойдетесь без меня!

Больше не глядя на сбитых с толку собутыльников и их случайных подружек, он переоделся в спортивный костюм, лежавший в парашютной сумке, и вышел из номера. Обменяв у администраторши пару чеков на пригоршню пятнадцатикопеечных монет, старший лейтенант с упоением принялся насиловать междугородный телефонный автомат, приткнувшийся в углу гостиничного холла.

Дозвониться в Куйбышев оказалось непросто, да и время позднее. Ответил отец Галины, а там и она сама, сонная, буквально вырвала трубку из рук. Минута уходила за минутой, они говорили и не могли наговориться, но все время казалось, что самое главное так и не сказано. Монеты заканчивались, когда Афродита вдруг сообщила добрую — по крайней мере, ей самой так казалось — весть: через неделю-две-три она уже будет в Афганистане, все документы готовы…

Автомат сожрал последнюю «пятнашку», и разговор прервался. Хантер не стал больше никуда звонить — все-таки ночь — и вернулся в номер. Вечеринка там была в самом разгаре, и никто не обратил на него внимания. Генка-«гепатитчик» с проводницей уединились, укрывшись с головами простыней, морпехи с девицами «добирали норму» до ватерлинии.

Не раздеваясь, Хантер рухнул на скрипучее лежбище, сунул голову под подушку и, несмотря на визги-писки, охи-ахи, мат и звон стаканов, почти мгновенно вырубился.

Утром, торопливо побрившись, старший лейтенант собрал вещи и отправился в город. Первым делом он отыскал почтамт и отправил в Красноярский край пару внушительных посылок. Затем заглянул в ресторан и основательно подзакусил, расплатившись, опять же, чеками. Выйдя из ресторана, накупил в продовольственном водки и вина, аккуратно упаковал бутылки и направился прямиком на «кордон». Больше никаких дел в Термезе у него не было.

Сунув пятьдесят обычных советских рублей в служебный паспорт, на «кордоне» он предъявил его все тому же прапорщику, который пропустил его ночью. Возвращаться днем не полагалось, но Хантер решил плюнуть на все и рвануть нитку[97], потому как у него все-таки был паспорт — «фирман», как говорят в Северном Афганистане. Прапор ошалел от такой наглости, но сообразил, что лучше пропустить старлея, чем потом объясняться насчет того, как он тут оказался.

Проштамповав для проформы какую-то бумажку, вложенную им же в «фирман», пограничный сторож пропустил-таки начинающего контрабандиста — тем более что как раз подкатил какой-то «уазик», направляющийся на перевалбазу. Уже в машине Хантер открыл паспорт — и неподдельно удивился: ни липовой бумажки со штампом, ни пятидесяти рублей в нем не было, хотя он во все глаза следил за руками прапорщика. «Ловкость рук и никакого мошенства!» — ухмыльнулся старлей, отдавая должное пограничному виртуозу…

«За речкой» старший лейтенант вручил земляку Шамана квитанции, удостоверявшие, что довольно скоро вся его родня по женской линии из далекого улуса будет щеголять в люрексовых платках, а сестры-старшеклассницы отправятся в школу в ажурных колготках, помахивая фирменными пластиковыми пакетами «Монтана».

Радости хакаса — звали его, как выяснилось, Сапан — не было предела. Помимо вычищенного и тщательно смазанного автомата он преподнес Петренко два десятка снаряженных автоматных и пулеметных магазинов, простреленный, но вполне пригодный «лифчик» с полной боевой загрузкой, отличный штык от карабина СКС[98]в самодельных ножнах и шесть ручных гранат.