Мужские пальцы нежно скользнули по тонкой девичьей коже, вырисовывая замысловатые вензеля.

— Ты опять все шутишь, Савелий. А ведь я думаю о нас обоих.

— Ты меня не хочешь понять, голубка, я тоже думаю о нас обоих и поэтому только за последний месяц вскрыл три банка. Ты ведь у меня очень большая модница, и нам предстоят немалые расходы.

Пальцы Савелия продолжили свое путешествие.

— Я очень беспокоюсь за тебя. Твое везение не может продолжаться до бесконечности. Когда-нибудь удача может оставить тебя.

Савелий с легкой печалью в голосе проговорил:

— Лизанька, дорогая, ты меня просто недооцениваешь… или очень мало знаешь меня, и это несмотря на нашу продолжительную связь. Конечно, я очень ценю удачу и без нее невозможно было бы заниматься моим ремеслом, но на Бога я надеюсь не меньше, и поэтому перед тем, как выпотрошить очередной банк, я ставлю во-от такую свечу в храме Христа Спасителя. И, как видишь, помогает!

— Опять ты за свое, Савелий! Я устала от такой жизни. Я устала за тебя переживать. Мне нужен покой, я хочу быть только с тобой. А наше счастье такое хрупкое, и я очень опасаюсь, что оно может быть разрушено. И тогда я тебя потеряю навсегда.

— Лапушка, — ласково и в то же самое время очень жестко проговорил Савелий. — Нам хорошо с тобой, и это главное! А остальное не в счет. В своей жизни я ничего не хочу менять. Пойми меня правильно, я привык к тому, что имею. А если что-то поменяется, значит, я буду не тот, которого ты знаешь и к которому ты привыкла. Если я начну жить по-другому, следовательно, я должен буду оставить старика Парамона. Забыть всех своих друзей с Хитровки, которым многим обязан, а на такие жертвы я пойти не смогу.

— А если я тебя об этом очень попрошу. — В глазах Елизаветы застыли слезы.

— Ты шикарная женщина, лучшая из тех, которых я когда-либо встречал. Но пойми, на это я не могу пойти даже ради тебя. Послушай меня, девочка, — очень серьезно продолжал Савелий. — Ты подумай хорошо, может быть, тебе со мной действительно не по пути. Я все пойму, и не нужно ничего объяснять. Ты эффектная, красивая, ты можешь найти себе подходящего супруга — богатого, знатного. Будешь жить в роскоши. А кто я? Человек, который вырос на Хитровке. И все! Что я могу? Обманывать, мошенничать, воровать. Эти качества высоко ценятся в нашем мире, но не являются добродетелью в том свете, откуда явилась ты. — Савелий старался не смотреть на соблазнительное женское тело. Достаточно отвлечься на минуту — и мысли примут совершенно иное направление. — Ты права: неизвестно, как сложится моя судьба, — через год, через месяц или даже через час меня могут этапировать в Сибирь. Не делай круглых глаз, моя радость, в нашей жизни случается и не такое. Обреют мою буйную голову, наденут арестантский картуз, нацепят на горло ошейник и поведут, словно пса, по большому тракту. — Глаза Савелия зло сверкнули. — Вот такая наша доля хитрованская. А ведь еще и ты можешь крепко запачкаться. Не боишься? Россия-то, она большая, глухих уголков на всех арестантов хватит. Извини меня, но ты сама вывела меня на этот разговор, и мне нужна не только страстная женщина, но еще и соучастница, которой я сумел бы доверять. До сегодняшнего дня мы были с тобой неплохой парой и очень подходили друг другу. Но я вижу, что внутри тебя начинает что-то ломаться, и мне это очень не нравится. — Как бы нечаянно пальцы Савелия сжались, причинив Елизавете боль. — Я, конечно, тебя не тороплю, но для раздумий у тебя не очень много времени… Когда мы поднимемся с этой кровати, ты должна определиться раз и навсегда, с кем ты. Если же нет… Мне очень жаль, и сегодняшняя наша встреча будет последней в этой жизни.

Савелий убрал руку с ее бедра, тем самым как бы давая понять, что пора Елизавете делать выбор.

Лиза улыбнулась, прижала голову к груди Савелия и произнесла:

— Савельюшка, я с тобой навсегда!

— Это самое приятное, что я услышал от тебя в этом месяце! — отозвался Савелий на улыбку девушки.

Медвежатник был личностью необыкновенной — это следовало признать. Он уже успел ограбить около двух десятков банков и за все это время не знал осечек. Он действовал как хорошо отлаженная машина и всегда был нацелен на победу. Причем он взламывал банки, которые прежде считались неприступными. В его работе угадывалась некая бравада. Именно от избытка самоуверенности медвежатник вскрыл Сельский кредитный банк, который располагался практически в тридцати метрах от департамента полиции. Он словно бы бросал вызов всей системе, и у полиции действительно не находилось сил, чтобы поднять брошенную им перчатку.

Безусловно, медвежатник обладал неплохими организаторскими способностями. Прежде чем наведаться в банк с ворохом отмычек, он предварительно получал о нем максимальную информацию через внедренных в штат людей. Причем он всегда безошибочно разведывал самые слабые места в охране. Не исключалась и такая возможность — он проникал в банк под видом клиента, имеющего солидный счет. Глупо было бы считать, что он держал деньги в банке под своей фамилией. Скорее всего, он имел дюжину фальшивых документов, которые обеспечивали ему весьма солидное прикрытие.

Аристов еще раз просмотрел списки вкладчиков в ограбленных банках, пытаясь выявить одинаковые фамилии, и сердито отбросил их в сторону. Абсолютно никакой закономерности!

Во всех ограблениях чувствовался изыск, даже некоторая щеголеватость. А она присуща человеку образованному и с завидной фантазией.

Трудно представить, что сложнейшие английские замки вскрывает какой-нибудь самородок с Хитровки, читающий по слогам. Здесь нужна культура. И очень неплохие мозги. Не исключено, что он является завсегдатаем светских салонов, где выуживает полезную информацию.

Просматривая списки вкладчиков, генерал Аристов неожиданно обнаружил, что среди клиентов трех ограбленных банков — Волжско-Камского, Сельского кредитного и Строительного — присутствует одна и та же фамилия. Причем вклады сделаны незадолго до ограбления. Этот человек представлялся германским подданным и носил титул барона. Но интуиция подсказывала Аристову, что стоит поглубже ковырнуть титулованного отпрыска славных рыцарей, как на свет божий явится обыкновенное расейское мурло с уголовными наклонностями.

Раз в неделю Аристов встречался с Алексеем Ксенофонтовичем на конспиративной квартире. Но Сиваков рассказывал всякую нелепицу, глотал дармовую водку и жаловался на то, что казенных денег у него не хватает даже на питейные заведения.

В этот раз было примерно то же самое.

— Ты бы, братец, пил поменьше, — сделал замечание Аристов, однако жалованье обещал увеличить на целую полтину. — Да еще на баб тратишь немало. Не по чину потребляешь. Твоя девка гривенник стоит, а ты, братец, на них по двадцать пять рублей выкладываешь. Или ты думаешь, что у оперных певичек и шансонеток под платьем что-то особенное находится? Уверяю тебя, братец, ошибаешься. У них то же самое, что и у всех остальных, — очень серьезно заявил Аристов. — Проверено. Да-с.