На кухне Вера в белом переднике, накинутым поверх дорожной одежды, самозабвенно готовила еду. Как и любая женщина, знающая парадигму о замысловатом пути к сердцу мужчины, она пыталась удивить гостя кулинарным мастерством. Стол постепенно заполнялся изысканными лакомствами, за которые в хорошем ресторане можно было отвалить кругленькую сумму. Но судя по всему Вера либо не была скрягой, либо все поставила на «зеро».

– Вера, ты же сказала, что напоишь меня только чаем, а здесь… – изумился Левин, видя, как ломится стол.

– Но это же все к чаю, – улыбнулась она и небрежно поправила свалившуюся на глаза челку.

– Зачем так беспокоиться? Я же не принц какой-то, а обычный офицер спецслужб, не привыкший к излишествам.

– И принц, и офицер спецслужб должны быть сытыми и довольными. Ученые говорят, что у мужчин в мозгу есть область, отвечающая за удовольствие. И если эту область не удовлетворять, мужчины становятся раздражительными, бросаются во все тяжкие и рано умирают.

– Невеселый некролог, – пошутил Левин и добавил. – Значит, если у мужика эта область в голове, то где же она находится у женщины?

Вера лукаво улыбнулась, затем, словно со стыда, закрыла ладонями лицо и, играючи растопырив ладонь, посмотрела сквозь нее на Левина.

– Неужели? – приняв правила игры, засмеялся он, и, подойдя вплотную, обнял Веру.

Она по-бабьи прижалась к нему всем телом, и словно ребенок, широко открытыми глазами уставилась на него, глядя снизу вверх. Левин снова почувствовал себя неукротимым самцом…

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 15 часов 44 минуты

– За время моего отсутствия Москва ничуть не изменилась. Вообще, я плохо переносил сумятицу столичной жизни, огромные, отнимающие несколько часов в день расстояния, бурлящие толпы на улицах, шум, гам и суету. Я более-менее сносно чувствовал себя в небольших провинциальных городах. Москва для меня была своеобразным форпостом, где можно было временно отсидеться, подлечить душевные раны, справить нужные документы и снова отправиться в свободное плаванье по стране. Так что случайное знакомство с Верой было как нельзя кстати и давало мне бесплатный кров и стол на неопределенный срок.

– А еще и возможность обогатиться в будущем? – с подковыркой спросил Калинин.

– Причем здесь обогатиться? У нас с Верой были более чем доверительные отношения. Знаете, сколько всего хорошего я ей отдал. Думаю, что оставил в ее душе неизгладимый след.

– А если мы ее найдем, то как, по-твоему, она сообщит нам версию пропажи из ее квартиры ювелирных изделий?

– Ищите, – зло выпалил Левин и замкнулся.

г. Москва, 7 ноября 2002 года, 8 часов 23 минуты

Скоротечный сон прервался утром противным звонком будильника. Левин открыл глаза. С улицы доносилась динамичная мелодия, где-то неподалеку от дома духовой оркестр зажигал попурри из известных советских маршей. Старались все: труба, валторна, тромбон, туба. Подвизгивали флейта и гобой, кларнет с фаготом тонко подвывали. Барабанщик яростно колошматил свой инструмент, словно наказывал его за какую-то провинность. А в общем получалось неплохо. Музыка навевала ностальгию. Красные флаги… Радостные лица рабочих и крестьян, колоннами вышагивающих по колдобинам районного центра Узбекистана… Отец вместе с подвыпившими работниками предприятия луженой глоткой орет: «Слава Октябрю!» Потом колонна разделяется на кучки, и начинается «работа по секциям». Откуда ни возьмись на импровизированных столах появляются водка и закуска, которые мигом уничтожаются под смачные политические анекдоты. «День седьмого ноября – красный день календаря. Посмотри в свое окно, все на улице красно»…

Из-за приоткрытой двери кухни в прихожую протянулся яркий солнечный луч. Утро седьмого ноября выдалось погожее – на радость коммунистам, устроившим своему спящему электорату импровизированный концерт.

Рядом лежала Вера. Глаза ее были закрыты, хотя она уже не спала. Вера чуть заметно улыбалась. Такая блаженная улыбка на ее лице появлялась крайне редко, случаев можно пересчитать по пальцам одной руки. Как правило, они касались фактов удовлетворения тщеславия, утоленной мести или всеобъемлющего женского счастья. Не то чтобы сейчас она расплылась от счастья, но какое-то грубое животное удовлетворение имело место.

– Доброе утро, – заметив, что глазные яблоки подруги ходят ходуном, нежно произнес Левин и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

Вера открыла глаза, которые в сумерках зашторенной спальни то ли загадочно, то ли вызывающе блестели.

– Доброе утро, милый, – ответила Вера и сладко потянулась, оголив из-под одеяла округлые груди четвертого размера.

За бетонной стеной, разделявшей спальню и кухню, слышался шум. Скорее всего, сын Веры готовил себе завтрак. Знакомство с ним состоялось вчера вечером. Антон – так звали его, был единственным любимым сыном Веры, которая старательно ограждала его от всевозможных житейских забот. К чести Антона, он избежал опасности превратиться в избалованного недоросля. Хорошо учился в институте, до окончания которого рукой подать. Прилично знал несколько иностранных языков, неплохо играл на гитаре, сочинял бардовские песни и до изнеможения тягал железки в спортзале. О таких говорят: разносторонний молодой человек. С момента знакомства у него возникло чувство симпатии к Левину. По крайней мере, узнав, что мамин друг является подполковником ФСБ, Антон прямо-таки загорелся и весь вечер забрасывал гостя вопросами о службе в этой организации. Левину было нелегко, и он как мог, выкручивался. Сходу что-то придумывал, нелепо улыбался, краснел и потел. И если бы не спасительные ссылки на государственную тайну и осторожные реплики матери: «Антон, оставь Андрея Александровича в покое», то точно попал бы впросак. Как оказалось, о спецслужбах Антон знал гораздо больше Левина, потому что у него была тайная мечта там работать.

– Сегодня мне нужно попасть на Лубянку, – неожиданно сказал Левин и, встав с постели, огляделся по сторонам в поисках своего нижнего белья.

– Так сегодня же выходной, – Вера схватила его за руку и, потянув на себя, загадочно улыбалась.

– В ФСБ выходных дней не существует. Для них праздники, что для лошади свадьба: голова в цветах, а задница в мыле, – он вздохнул и сел на край постели.

Звуки духового оркестра стали удаляться и через какое-то время исчезли вовсе. Стоящая в спальне тишина вдруг загустела и стала буквально гробовой. Вера подошла к окну и раздвинула массивные шторы, пропуская в комнату яркий солнечный свет, который словно рентген проявил летающие в воздухе серебристые пылинки.

– Я тебя ненадолго покину, – спешно одеваясь, произнес Левин. – Отмечу командировочное удостоверение и приеду.

– К обеду успеешь?

– К обеду? – Левин сглотнул слюну и улыбнулся. – Постараюсь, – ответил он, подпрыгивая на одной ноге, пыталась попасть второй ногой в штанину.

– Может, тебе погладить? – Вера кивнула на брюки.