Когда не знаешь, кто может оказаться убийцей, дружеское плечо так важно… Пусть даже плечо пожилой дамы.

Через час, одетая так, чтобы не слишком привлекать взгляды, Агата спустилась вниз. Она прошла через холл, не замечая, что из кресла за ней тщательно наблюдают.

Иков только вернулся из участка, где ему объяснили, как полагается вести себя гостям Москвы… Еле расплатился. Он горел тихой и трезвой злобой. Мадемуазель Бланш проводил тяжелым взглядом.

– Ладно, чернявая, поквитаемся, – тихо сказал Иков. – Думаешь, пристава купила, на том и конец? Ошибаешься… Запомнишь урок…

20

В молодые годы Агата Кристофоровна обожала розыгрыши. И не понимала, отчего подруги обижаются. Так весело открыть шкаф и наткнуться на скелет в шляпке с букетом, у которого за веревочку двигается челюсть, а замогильный голос (говорить в кружку) вещает: «Привет из царства мертвых, о смертный!» Не многие, придя в себя после обморока, радовались ее шуткам. Нечто подобное тетушка испытала на себе. Открыв дверь, она подумала, что этого не может быть.

Через порог шагнул Тимашев, раскинул руки и стиснул ее так, что она не могла дохнуть. Только тут она поняла, что это настоящий Тимашев, а не галлюцинация.

– Ты откуда взялся, Андрей? – только и смогла проговорить мадам Львова.

В прихожую ввалился извозчик, сгибаясь под грузом чемоданов. За ним виднелась тень племянника.

Бурной встречи Тимашеву показалось мало, он так расцеловал Агату Кристофоровну, что Пушкин опустил глаза. Есть что-то неприятное в том, как неизвестно кто целует обожаемую тетю.

– Ну спасибо, Агатушка, так повеселила, молодец твой Алешка, все натурально обставил!

Тетушке потребовалась вся проницательность, отточенная на ребусах, чтобы понять движения глаз и губ Пушкина. Она поняла. Да и что не понять: «он ничего не знает». Не велика хитрость.

– Ну и хорошо, что хорошо кончилось… Рада тебя видеть, Андрей, – говорила Агата Кристофоровна, наблюдая, как валенки извозчика оставляют на паркете грязные следы, а гостиная наполняется чемоданами. – Хорошо, что решил у меня остановиться. В Москве же гостиниц мало… Если помнишь, «Лоскутная» на прежнем месте…

Тут она заметила новые выражения на лице племянника. Тетушка поняла, что раз полезла помогать сыску, то помогать надо не только болтовней, но и делами. Например, терпеть у себя Тимашева. И согласилась терпеть до конца.

– Ты проходи, Андрей, мне с племянником надо парой слов перемолвиться, – сказала Агата Кристофоровна, перепрыгивая через следы извозчика. – Мой милый Пи, что это значит?

Тон не сулил чиновнику полиции ничего хорошего.

– Вы отправляли ему телеграмму?

– Собиралась, но пожалела Настасью… Откуда он взялся?

– Терновская пригласила его срочно приехать.

Тетушка не верила своим ушам.

– Неужели?

– Расспросите вашего старого друга об этом, – посоветовал Пушкин. – Телеграмму Терновская отправила утром второго января. Когда больше суток была мертва…

– Ты хочешь сказать, что… – Агата Кристофоровна замолчала в изумлении.

Пушкин и так сказал слишком много. Он попросил занять Тимашева чем угодно, по возможности ничего ему не рассказывая. Особенно про наследство дочери, выигрыши на рулетке и смерти Терновской с Живокини. То есть ничего не рассказывать. А занять гостя светской болтовней. Он должен уехать по срочному делу, но обязательно вернется. И тогда сам расскажет.

Тетушка обещала приложить все усилия, не проболтаться и ничего не выдать. Раньше времени, назначенного ей сыскной полицией.

21

Оружейный магазин «Силин и Ролен» находился в том месте, где обилие салонов модного платья, мужского и женского, кружило голову модницам и модникам. Особенно модницам. Витрины заманивали последними французскими моделями, шляпками и прочими мелочами, без которых не прожить в Москве. Если считать за жизнь поездки в рестораны, в театры, в оперу, прогулки на бульварах, визиты к знакомым, балы и милую болтовню с подругами в кофейнях. Ничем другим настоящая жизнь и быть не могла.

Среди обилия вещей, украшающих жизнь, предметы, забирающие жизнь, смотрелись посторонними. Но покупателей было не меньше. В магазин заходили охотники, чтобы купить доброе бельгийское ружье, патроны, порох, пыжи; любители оружия заглядывали, чтобы пополнить коллекцию редким экземпляром; обычные граждане выбирали револьвер по цене от восьми до сорока рублей. Не для того, чтобы совершать преступления, а чтобы иметь в кармане на всякий случай. Особенно если отправляешься в дальнее путешествие. В дороге всякое может слу-читься.

Оружие продавалось свободно, магазин размещал рекламные объявления. Для покупки револьвера не нужно было получать разрешение у пристава. Достаточно предъявить паспорт, или открепительный документ (для приезжих), или справку о регистрации жительства. Приказчик не утруждал ни себя, ни дорогого покупателя проверкой документов. Дамам верили на слово. Что еще оставалось, раз дамы вписаны в паспорт мужа, отца, опекуна или старшего брата. Если женщине хочется сделать приятный сюрприз, например подарить двустволку или красивый (на ее вкус) револьвер, – нельзя же ей тащить мужчину с собой? Разумеется, нет.

Пушкин вошел в магазин, когда приказчик Блум уже собирался закрываться. Но покупателю нельзя отказать. Блум оценил, что молодого человека в добротном пальто может интересовать личное оружие. Он сразу решил предложить ему новую модель «Смит-Вессона».

– Добрый вечер, месье, – сказал Блум, как положено приказчику в магазине на Кузнецком Мосту. – Чем могу служить?

Молодой человек вынул из кармана и положил на прилавок крохотный пистоль.

– Эта вещь у вас куплена?

Блум подумал, что вскрылся дефект. Как неприятно! Репутация магазина требовала не только признать оплошность, принести извинения, но и предложить замену с большой уступкой, разумеется. Взяв пистоль, приказчик стал тщательно его осматривать. Перламутр на ручке в целости, гравировка не испорчена, даже боек двигается гладко.

– Что случилось, месье? – с искренней тревогой спросил он. – Вы недовольны нашим образцом? Могу предложить что-нибудь взамен…

– Оружие исправно, – сказал Пушкин. – Не будете ли вы любезны вспомнить, когда оружие было куплено…

Приказчик ожидал совсем другого. Но нет причин скрывать. Вещь приметная, недешевая, попадается крайне редко. На его памяти – впервые. Куплена совсем недавно.

– Накануне Рождества, – сказал Блум.

– Покупатель был мужчина?

– Нет, купила дама, – ответил он, окончательно перестав понимать, что нужно пришедшему господину.

– Будьте любезны открыть конторскую книгу и назвать фамилию покупательницы, – сказал Пушкин.

Блум счел, что был достаточно любезен. Этот вопрос выходил за границы тех, что дозволяются покупателям.