И снова и снова приходилось ей это повторять, всем вновь приходящим, и они повиновались. Она посылала их звонить товарищам в дальних городах у других мостов, и те тоже повиновались.

Три дня. Китайские каналы сообщали, как сокрушительные армии выдвигаются против тюркских орд, готовясь наказать их за вероломство. Движение на мостах и на горных дорогах не ослабевало.

И пришло письмо, которого ждала Вирломи.

Пора.

Без подписи, но из тайника, который был выделен для Питера Виггина. Вирломи знала: это значит, что на западе началось генеральное наступление и китайцы скоро начнут снова перебрасывать войска и технику из Китая в Индию.

Это письмо она не сожгла, а дала ребенку, который его принес, и сказала:

– Сохрани его навсегда. Это начало нашей войны.

– Оно от какого-нибудь бога? – спросил ребенок.

– От тени бога или от его племянника, – улыбнулась она. – А может быть, от человека, который только сон спящего бога.

Взяв ребенка за руку, она вошла в деревню. Тут же ее окружили люди. Она улыбалась им, гладила по голове детей, обнималась и целовалась с женщинами.

Потом она повела парад жителей к зданию местной китайской администрации и вошла внутрь. Лишь немногие женщины пошли за ней. Она прошла мимо что-то кричащего дежурного прямо в кабинет китайского администратора, который говорил по телефону.

Он поднял глаза и заорал, сначала по-китайски, потом на общем:

– Что вы тут делаете? Убирайтесь!

Вирломи, не обращая внимания на его слова, пошла к нему с улыбкой, расставив руки, будто хотела его обнять.

Он поднял руки ладонями вперед, останавливающим жестом.

Она дернула его за руки, чтобы он потерял равновесие, и пока он шатался, пытаясь не упасть, она охватила его руками, зажала голову и резко вывернула.

Он свалился замертво.

Открыв ящик его стола, Вирломи достала пистолет и застрелила обоих китайских солдат, вбежавших в кабинет. Они тоже упали мертвыми.

Вирломи спокойно глядела на женщин.

– Пришла пора. Идите к телефонам и звоните в другие города. До темноты час. После наступления ночи пора выполнять задачи. Взрывать быстро. Если кто-то попытается помешать, пусть даже индиец, он должен быть убит как можно тише и быстрее, а работа должна продолжаться.

Они повторили ее слова и пошли к телефонам.

Вирломи вышла из кабинета, пряча пистолет в складках платья. Когда прибежали на выстрелы двое оставшихся китайских солдат, она быстро-быстро заговорила с ними на своем родном диалекте. Они не поняли, что это совсем не местный язык, а даже не родственное наречие с дравидского юга. Остановившись, они потребовали чтобы она на общем объяснила им, что случилось. Вирломи ответила пулей в живот каждому из них раньше, чем они успели хотя бы увидеть пистолет. Лежащим на земле она всадила по пуле в голову для гарантии.

– Не поможете ли вы мне очистить улицу? – спросила она у глядящих разинув рот людей.

Они тут же вышли на дорогу и занесли тела обратно в здание.

Когда все телефонные сообщения были сделаны, Вирломи собрала людей возле входа в здание.

– Приедут китайские власти и спросят, что случилось. Вы должны сказать им правду. По дороге шел мужчина, индиец, но не из этой деревни. Он был похож на женщину, и вы решили, что это должен быть бог, потому что он вошел прямо в здание и сломал шею бургомистру. Потом взял его пистолет и застрелил двух охранников в кабинете и еще двух, которые прибежали на выстрелы. Вы успели только поднять крик. Потом этот незнакомец заставил вас отнести тела убитых солдат в здание и приказал выйти, пока он будет звонить по телефону.

– Они потребуют описать этого человека.

– Опишите меня. Темнокожий. С юга Индии.

– Они спросят, если он был похож на женщину, откуда вы узнали, что это не женщина?

– Потому что он убил человека голыми руками. Разве женщина это может?

Они засмеялись.

– А вот смеяться нельзя, – сказала она. – Они будут очень злы. И если даже вы не дадите им повода, они вас могут сурово наказать за то, что здесь произошло. Они могут решить, что вы лжете, и заставят говорить под пыткой. И я вам скажу: можете говорить, что это тот самый человек, который жил вон в той пещерке возле моста. Можете отвести их туда.

Она повернулась к ребенку, который принес письмо от Питера Виггина:

– Закопай этот листок в земле до конца войны. Чтобы он не пропал.

И она обратилась сразу ко всем:

– Никто из вас ничего не сделал, только перенес тела, которые я велела перенести. Вы бы хотели сообщить властям, но здесь больше не было властей.

Она раскинула руки:

– О мой возлюбленный народ! Я говорила вам, что принесу вам страшные дни!

Ей не надо было изображать печаль, и слезы у нее текли всерьез, когда она шла среди людей, касаясь рук, щек, плеч. Потом она решительно вышла на дорогу и прочь из деревни. Люди, которым это назначено, взорвут ближайший мост в течение часа. Ее там не будет. Она пойдет вдоль лесных троп, к командному пункту, откуда будет руководить этой кампанией саботажа.

Потому что взорвать мосты – мало. Придется убивать саперов, которые придут их чинить, убивать солдат, которые будут защищать саперов, а потом, когда нагонят столько солдат и строителей, что им нельзя будет помешать восстановить мосты, тогда спускать камнепады и сели, чтобы перекрыть узкие ущелья.

Если удастся закрыть эту границу на три дня, у наступающих мусульманских армий будет время, если ими грамотно командуют, прорваться и отрезать огромную китайскую армию, и тогда подкрепления, пробившиеся наконец, очень-очень сильно запоздают. И тоже будут отрезаны.

Амбул только одного просил у Алаи после того, как устроил встречу между ним, Бобом и Петрой.

– Дай мне воевать как мусульманину против врага моего народа.

Алаи назначил его служить к индонезийцам из-за сходства рас – там он не будет так сильно выделяться.

И поэтому Амбул высадился на болотистом берегу где-то к югу от Шанхая. Подойдя как можно ближе к берегу на рыбачьих судах, солдаты пересели на болотные плоскодонки и пошли на веслах среди камышей, разыскивая твердую землю.

Но в конце пути, как и предвиделось, пришлось покинуть лодки и несколько миль прошлепать по грязи. Сапоги надо было нести в рюкзаках, потому что иначе их бы засосало в ил.

К восходу солнца люди вымотались, измазались в грязи, чесались от укусов насекомых и сильно проголодались.

Обтерев от грязи ноги, солдаты обулись и побежали рысцой по узкой тропинке, скоро перешедшей в насыпь между рисовыми полями. Пробегая мимо китайских крестьян, солдаты молчали.